Вторая смена
Шрифт:
Стучать в дверь Артемкиной комнаты бессмысленно: он не услышит. Но я все равно несколько раз прикладываюсь костяшками о косяк, а только потом надавливаю на дверную ручку. Дальше двигаюсь как заводная мартышка: пальцами нажать на выключатель, потом три шага влево к окну – форточку закрыть, потом вперед, к дивану – тронуть Артема за плечо несколько раз подряд. Потом я обычно свинчиваю из комнаты, к Аньке, которая к тому моменту просыпается под звонкое кряканье будильника. Сегодня спешить не надо. Я сижу на краешке стола и смотрю, как Темчик барахтается
– Жень? – удивленно зевает Артем. Я подкручиваю слышимость.
– Зайчик, пошли скорее звездить, пока не рассвело!
Он смотрит на два треснутых компакт-диска, которые я приволокла с местной помойки. Поцарапанные как раз легче ломаются, быстрее превращаются в крошечные зеркальные осколки, из таких удобнее запускать звезды. И пусть, кто хочет, тот и говорит, что ученикам на первой практике лучше показывать вещи попроще. По мне, так начинать надо с красивого.
– Просыпайся, сейчас учиться начнем. А то ты потом на работу уедешь, будет некогда. Сейчас тебе кофе сварю, хорошо?
Я не двигаюсь с места. Если встану, то сразу подойду к нему и начну обнимать. Или чего похуже. А нам нельзя, мы же решили… Дурни.
Артем улыбается – почти весело, совсем как в те времена, когда у нас с ним роман был:
– Мне, пожалуйста, две ложки сахара, три ложки мышьяка.
– А стрихнина с горкой сыпать? – фыркаю я и спрыгиваю со столешницы.
– Да, с горкой. А цианистого калия по вкусу, но не переборщи.
– Так точно, mon general! – Я оседаю в торопливом реверансе.
Он встает, подходит ближе. Прищуривается – как прицеливается. А я полирую взглядом пол и босые Темкины лапищи сорок последнего размера. И разочарованно вздрагиваю, когда меня гладят по голове.
– А кураре и яд гюрзы тоже в кофе добавлять? – жалобно шучу я.
– Обязательно… – Артем уходит из комнаты. Я остаюсь на месте, памятником идиотке.
– Мерси! – все так же торжественно и тихо раздается из коридора.
Корявое «спасибо», произнесенное без малейшего намека на нужный акцент, это одно из тех пяти слов, которые Артем знает по-французски. Остальные четыре: lib'erte, 'egalit'e, fraternit'e. И еще – «Марсельеза».
Воздух на улице сырой, как в раздевалке бассейна.
– …мысленно проведи траекторию. Ну как в бильярде, когда кий берешь…
– Прицелился. – Артем вглядывается в заляпанное черными тучами небо. В такое звезду запускать жалко – долго она там не продержится, через четверть часа затухнет.
– Зажигай! – Машу рукой, объявляю старт.
Темчик подбрасывает на ладони осколок компакт-диска. Ждет, когда тот мелькнет в фонарном свете, забликует. Блеск надо удержать, глаз с него
– Держи… – шепчу я, глядя, как в воздухе трепещет серебристое пятно, похожее на не существующего в природе лунного зайчика. Будущая звезда совсем рядом, до нее можно дотронуться рукой, ощутить под пальцами щекотливое тепло – как от газировки. Темчик так уже делал с третьим и четвертым осколком. А первые два не задержались, упали в снег. Для новичка это нормально.
Призрачное серебро мотается влево-вправо.
– Темочка, родной, держи… – сиплю я. Темка встряхивает кулаками, комкает воздух.
Я смотрю на тонкую заготовку утренней звезды, мысленно подталкиваю ее вверх. Ветер подхватывает искорку, тащит ее в корявые ветки ближайшей березы, которая радостно шуршит в ожидании добычи. Треск, крошечная вспышка, запах керосина. Звезда кончилась, так и не загоревшись в хмуром предутреннем небе.
– Ну вот за…зачем? – медленно интересуется Темка, заменив в последнюю секунду матерное слово приличным.
– Машинально. – Я вытаскиваю из кармана следующий осколок диска. – Извини.
Артем резко подбрасывает его на ладони. В воздухе вновь бликует серебристая чешуйка – как осколок разбившейся елочной игрушки. Я отворачиваюсь, гляжу на скучную стену ближайшего гаража, вспоминаю, как осенью мы бродили по звонкому от инея маленькому парку и зашли погреться в тир. Я выбила все десять пулек, навешала звонких щелбанов рыбкам, зайчикам и движущимся по конвейеру желтым уточкам. Я не промахнулась, а Темчик трижды промазал, причем на пивных жестянках, в которые дошкольник может попасть. Случайно так не сделаешь. Только нарочно. Особенно если ты умеешь стрелять не только из игрушечной «ижки». Он тогда проиграл, чтобы я победила. А теперь я таскаю у него из-под носа учебные звездочки.
– Темочка, давай!
Артем не отвлекается, не отвечает. Я всматриваюсь в мрачное, не желающее светлеть небо. Аккурат над перекрестьем электропроводов тихонько трепещет, наливаясь оранжевым светом и уменьшаясь в размерах, игрушечная звезда. Она летит все выше, строго по невидимой дорожке, словно Темчик попал пальцем в небо, пробил в нем дырку, и теперь звезду затягивает туда, как в водоворот.
В начале марта солнце встает в седьмом часу утра. К этому моменту среди сырых туч весело болтается одиннадцать учебных звездочек. Моих там всего три. Остальные Темка зажег! Сам!
В это утро я засыпаю стремительно, не дожидаясь, пока Артем с Анюткой свалят из квартиры навстречу учебным и трудовым подвигам. По коридору расползается коварный запах омлета и особо стойкий гнусавый голос мультперсонажа. А я уже окопалась в недрах родной кровати и провалилась в сон.
Кадры последних суток торопливо мелькают, как пейзаж в вагонном стекле. Жанровые сценки причудливо тасуются у меня перед глазами: квадратный корень зацвел, Анька над книжкой плачет, расческа в сугробе проклюнулась, на трех экземплярах договора моя подпись проступила. Пачка денег в томике Чарской, крылатая кошачья тень в сыром небе. И теплые звездочки надо мной и Артемкой. Кружатся от усталости.