Вторая жизнь Наполеона
Шрифт:
Наступило молчание. Воспользовавшись паузой, я, быть может, неожиданно для самого себя, вмешался в разговор.
— Я теперь, наконец, знаю, в чем дело.
— Да ну?! — притворился изумленным Костер.
— Вы участвуете в заговоре французских бонапартистов, имеющем целью освобождение экс-императора французов, Наполеона, с острова св. Елены.
Я думал, что мое заявление заставит смутиться и Джонсона и Костера. Но мои ожидания не оправдались. Оба они ответили мне дружным смехом. Костер еле выговорил:
— Гениальная личность этот Джонни Браун! Ха-ха-ха! Феноменальная сообразительность у Джонни Брауна! Хо-хо-хо! Изумительная
XIII
Мистер Джон Браун протестует против дальнейшей игры в жмурки и соглашается играть в бонапартисты. Морские похороны. Знак с литерой «N» вместо савана
Когда я сказал Джонсону и Костеру, что я раскусил их и что отныне для них бесполезно продолжать играть со мной в прятки, — оба они хохотали, как безумные; а Костер долго отпускал шуточки по части моей догадливости и сообразительности. Признаюсь, меня это в достаточной мере рассердило, и я ответил Костеру в резком тоне, но он не оскорбился моей грубостью, и только напомнил мне отзыв императора Наполеона обо мне: отзыв, лестный для меня, как солдата, но мало лестный, как для человека.
Это напоминание о Наполеоне дало другой оборот моим мыслям.
— Вы хотите освободить Бонапарта! — сказал я. — Отлично! Я ничего против этого не имею.
— Мы хотим не столько освободить Наполеона, — цинично улыбаясь, отозвался Костер, — сколько заработать малую толику деньжат. Имеете ли вы, мой юный друг, Джонни Браун, что-либо против этого? При ответе Джонни Браун должен иметь ввиду то обстоятельство, что если нам удастся наше дело, — а оно удастся, мы добьемся этого, хотя бы нам пришлось перевернуть небо и землю, — то и сам Джонни получит известную долю, и тогда, сможет жениться на Минни Грант… Пусть мой юный друг, Джонни Браун не кипятится, а раньше, чем дать ответ, подумает, и очень подумает…
— Мне нечего долго думать! — сказал я угрюмо. — Вы, мистер Костер, можете смеяться, сколько вам угодно, над моей тупоголовостью. Я и сам знаю, что я человек не из далеких. Мысли мои, правда, коротенькие. Я это знаю. Но было бы лучше, если бы вы сказали мне все откровенно раньше, чем впутали меня в это дело.
— Кто знает?! — улыбнулся Костер. — Правда, Джонни, вы — человек молчаливый, но, все же, осторожность не мешала…
— Теперь спрашивать меня, — продолжал я угрюмо, — уже поздно. Я так запутался с вами, что, пожалуй, выпутываться и не стоит.
— Браво! — одобрил Костер. — Узнаю моего Джонни. Ему трудно раскачаться, но раз он раскачается… Как бульдог: если вцепится в кого-нибудь зубами, — то не заставишь его разжать зубы.
— Да, как бульдог! — ответил я. — Знаете, почему я теперь считаю себя связанным с вами? Вопрос о Минни — вздор. Я во всяком случае женюсь на ней. Вопрос о деньгах тоже вздор. Я за большими деньгами не гонюсь, а кусок хлеба всегда заработаю. Но штука вот в чем: я хочу расплатиться с теми, которые подослали убийц, ухлопавших в Новом Орлеане беднягу Шольза. Я хочу причинить как можно больше вреда тем, которые потопили на наших глазах бриг «Сан-Дженнаро», не осмелившись даже пойти на абордаж. Вот что! А еще я хочу вышибить второй глаз у одного франта, который тоже впутался в эту историю.
— У кого это? — удивленно осведомился Джонсон.
— У Ворчестера, который издевался над трупом Нея. Хоть Ней и француз,
— Нет, отчего же?! Говори, Джонни!
— Ну, так я теперь считаю долгом сказать вам, что и вы все в этом деле особой хитрости не обнаружили.
— Как это так? — заинтересовался Костер.
— А так… Кто играет против Бонапарта? Могущественные государства. У врагов Бонапарта — огромные денежные средства и армия готовых слуг. Для меня ясно, хотя я и простой полуграмотный солдат, что за всеми крупными сторонниками Наполеона по пятам гоняются целые стаи шпионов. Каждый шаг этих сторонников Наполеона, значит, известен. А вы, высокообразованные и опытные джентльмены, считая долгом скрывать свои тайны от Джонни Брауна, не принимали в сущности никаких мер предосторожности в сношениях с «мадемуазель Бланш». Если бы я был заинтересован в том, чтобы Наполеон не сбежал от Хадсона Лоу, — знаете, что я сделал бы? Я держал бы около мадемуазель Бланш и прочих близких к Наполеону людей по целой дюжине шпионов… И эти шпионы донесли бы мне:
— Бланш ведет какие-то переговоры с отчаянной головой, Костером, и с морским волком, Джонсоном. Костер и Джонсон завели знакомство с Шользом, который собирается строить подводный корабль. Значит…
Костер и Джонсон переглянулись.
— А как поступил бы в данном случае Джонни Браун? — спросил насмешливо Костер.
В ответ я пожал плечами.
— Не знаю! — сказал я откровенно. — Ведь, в самом деле, у меня голова достаточно дубовая. В изобретатели я не гожусь… Но те способы, которые применяли до сих пор вы и ваши друзья — явно не годятся. Это для меня ясно.
Опять Костер и Джонсон переглянулись.
— Я говорю, — продолжал я, — в этом повинны не вы одни. Я бы желал знать, кого и за что именно повесили на рее «Сан-Дженнаро» ваши друзья. Заметьте, не пристрелили, не сбросили в море, а повесили. А на войне вешают только шпионов. И я думаю, что это был шпион. А что это доказывает? По-моему, это доказывает только то, что у ваших врагов имеются свои агенты даже в рядах самих заговорщиков. А отсюда я делаю вывод: действовать так, как вы действовали до настоящего времени, не стоит. Нужно придумать что-нибудь другое. Что именно — этого я вам, конечно, сказать не могу: для этого надо мозги потоньше моих. Ну, я все сказал. А вы подумайте о том, что от меня услышали.
Костер швырнул на пол окурок своей сигары, поднялся, протянул мне руку и сказал совсем не тем тоном, которым обыкновенно говорил раньше со мною:
— Мистер Браун! Прошу у вас извинения. Я вижу, что в оценке вашей я получил весьма серьезную неточность…
Я недоверчиво посмотрел на старого пирата, думая, что тот смеется, но у него на лице было серьезное выражение.
— В самом деле, — обратился он к Джонсону, — Джонни прав: нужно действовать иначе. Как именно — об этом надо серьезно подумать. Во всяком случае, — я игру бросать не намерен. Я слишком в нее втянулся и буду играть, пока не добьюсь своего или не сломаю себе шею.