Вторая жизнь
Шрифт:
Эту концепцию Мартинсона Даниил Романович мог бы легко опрокинуть, сказав только одну фразу: «Так ли будет хорошо, если правительство возглавит какой-нибудь Доминак, идущий на поводу какого-нибудь Нибиша. Тогда прощай гуманизм и сама наука…» Но не стоило затевать такого разговора, тем более, что Мартинсон желает людям только добра.
И ЕЩЕ БЫЛА НОЧЬ
Юв осталась в машине. Браун сказал, что он пробудет в штабе ровно столько, сколько требуется, чтобы написать рапорт. И он не задержался там ни одной лишней минуты. Рапорт был написан по всей форме,
— Ну что, Реми?
— Еще утром, до встречи с тобой, я мог сказать о себе словами Фауста: в груди моей, увы, живут две души… Теперь этого нет. Теперь у меня одна душа. Только одна, Юв…
Он вел машину по улицам города. Куда? Сам еще не знал. Пока подальше от штаба.
— Фромм отменит приказ, — сказал Браун. — Должен отменить или отложить на неопределенное время. Взрыва не будет, Юв.
Это было даже не предположение, а только надежда. Всем в штабе хорошо известно, что главный маршал никогда не отменял своих приказов. Задержись Браун в штабе несколько минут, поговори с приятелями-офицерами, и он узнал бы, что Фромм вечером дополнительным приказом назначил полковника Гарвина старшим дежурным по полигону — главный маршал не надеялся на Брауна… Взрыв мог быть только отсрочен на день-два: если вместо Брауна в убежище должен будет спуститься другой офицер, потребуется время для установки дополнительного фильтра. Юв положила руку на плечо Брауна, пальцы коснулись шеи.
— Я верю тебе, Реми. Ты храбрый. Но куда мы поедем?
— Куда хочешь, — он склонил голову и прижал щекой ее руку.
— Домой мне не хочется, — сказала Юв. — Не надо ни о чем рассказывать матери.
— Но ты не успела позавтракать, я знаю. Надо куда-то заехать.
— Как хочешь.
Они побывали во многих ресторанах, но уходили, не задерживаясь ни в одном из них. Начинался полдень, с духотой и жарой, — время второго завтрака для деловых людей и томительные часы для бездельников, пробавляющихся до вечера прохладительными. Свободный столик можно было отыскать, но Браун и Юв, обменявшись взглядами, поворачивали назад.
— Сейчас лучше всего «Под радугой». Поедем? — предложил он.
— Как хочешь.
Но и в дневном баре «Под радугой» оказалось то же. Наконец на окраине города они нашли сырой, темный кабачок, битком набитый простым людом. На цементном полу темнели пивные пятна и валялись серые полоски раздавленных сигарет. Рабочие сухо стучали деревянными подошвами ботинок, сгребали с подносов дешевые бутерброды и, прислонясь к облупившейся стене, жевали их, запивая пивом прямо из бутылки.
— Юв Мэй! Провалиться мне на этом месте, если я ошибаюсь! — услышала Юв грубоватый, радостный голос.
— Каким бы ветром занесло ее в эту дыру! — хрипло возразил другой.
— Говорю тебе — Юв Мэй. Разуй глаза, парень!
— Она самая! — поддержали шумно голоса.
— Красотка, ничего не скажешь! С охраной…
Хозяин кабака, толстяк с потным лицом, бросил вытирать стаканы, схватил чистое полотенце и выбежал из-за стойки. Он понес льстивую чепуху:
— Поражен, удивлен, осчастливлен! Прошу сюда! А ну, ребята, освободи столик и — молчать! Господин офицер, минуточку… — Он не знал, как обратиться к Юв, и только улыбался и кланялся ей. — У нас не роскошно, и все же я постараюсь… чего изволите?
Браун и Юв сели за столик.
— Как всем, — бутербродов и ninea, — сказала Юв. Кабачок отозвался радостным гулом.
— Молодчина, Юв!
— А я думал, она обедает в самых роскошных ресторанах.
— Нет, тут что-то не то…
— Ах, черт! Ведь только и света в окошке, что телевизор…
— Не верится даже. Я непременно должен выпить с ней.
— И я…
Столик сразу же оказался плотно заставленным непочатыми бутылками с пивом. Кто-то вырвал у хозяина кабачка полотенце. Бутылки откупоривались, их горлышки тщательно протирались. Десятки рук тянулись к Юв.
— Хоть пол глотка, Юв!
— Во имя бессмертия труда!
— Из моей, Юв…
Браун настороженно посматривал вокруг, опасаясь оскорблений. Но ни одного слова, которое могло бы смутить Юв, не услышал. Она брала одну бутылку за другой, отпивала глоток или просто пригубляла. Поднялся восторженный шум. Бутылки подхватывались из ее рук и тут же без передышки высасывались с наслаждением до капли.
— Будь здорова, Юв!
— За твое счастье, детка!
— За вашу удачу, капитан!
Долговязый парень в черной шляпе-цилиндре, с мотком веревки на плече, смеялся, сверкая зубами и белками глаз:
— Юв Мэй, теперь мы узнаем все ваши мысли!
— Да, да, — радостно подхватили вокруг. — Узнаем, что у вас на уме.
Юв смутилась — она не поняла шутки.
— Каким образом узнаете?
— Примета! — пояснил долговязый парень. — Мы пили после вас из той же посуды. Ваши мысли передались нам, все до единой…
— Ну и что же? — заинтересовалась она.
— Юв Мэй выходит замуж, — громко, чтобы слышали все, объ явил парень в черном цилиндре.
— По любви, — добавил кто-то.
— И с благословения родителей.
— И вы на радостях предприняли эту прогулку.
Долговязый парень схватил валявшийся на полу длинный гиб кий прут с железным ершом на конце, опустился на одно колено, поставил рядом вертикально прут с колючей шапкой и запел чистым красивым тенором:
О улыбнись, красотка, мне Зелеными глазами!Хозяин кабачка пытался просунуться к столу, хотел что-то предложить неожиданным посетителям. Его оттолкнули.
— Не мешай…
Юв не спешила уходить, хотя видела, что Брауну тут не нравится.
— Правильно мы отгадали ваши мысли? — спрашивали ее.
— Нет, — ответила она, погрустнев. — Я смотрела на вас и думала об отце.
Стало тихо.
— А кто ваш отец, где он?
— Он такой же, как и вы, а где… Вы скоро узнаете, — Юв встала.
Их провожали не так шумно, как встретили. Задала им Юв задачу, теперь будут гадать, кто ее отец. Пусть! Это лучше, чем скабрезные разговоры в фешенебельных ресторанах.