Вторничный ломтик мира
Шрифт:
В каменаторную тихонько вошла Мейбл.
– Ты псих!
Том аж подскочил. Почему? Ему нечего стыдиться. Тогда отчего он так зол на нее? Его замешательство было понятно, а вот гнев...
Мейбл рассмеялась, и Том обрадовался: теперь все можно было обратить в шутку. Он принялся недовольно на нее ворчать. Мейбл послушала-послушала и, развернувшись, удалилась, но через минуту вернулась, ведя за собой остальных жителей дома. Приближалась полночь.
К этому моменту Том уже находился в цилиндре. Неожиданно он вышел, откатил на колесиках каменатор Дженни и развернул
Тремя днями позже, зимой, Том получил письмо. Проходя мимо почтового ящика у входа, он услышал жужжание и остановился. Ждать пришлось недолго: через несколько секунд письмо напечаталось и выскочило в щель. Это был ответ на его просьбу перейти в Среду.
Отказано. Основание: нет веских причин для перехода.
Это была правда. Но он не мог сообщить им настоящую причину, которая была менее убедительна, чем указанная. Он прокомпостировал клетку напротив номера 12: "Попасть в Среду, где мой талант мог бы лучше реализоваться".
Он ругался, он пришел в ярость: поменять свой день на любой другой его человеческое, гражданское право! Это должно быть его правом. Ну и что, что процесс перехода чрезвычайно хлопотен? Ну и что, что необходимо переслать его документы и все записи о нем с момента рождения? Ну и что...
Том мог злиться сколько угодно, но это ничего не меняло, Он прикован к Вторнику.
– Пока нет, - пробормотал он.
– Пока нет. К счастью, я могу подать неограниченное количество запросов. Я пошлю еще один. Они думают, что отвязались от меня? Ха! Ладно, я их доконаю! Человек против машины. Человек против системы. Человек против бюрократии, игра без правил.
Прошло двадцать зимних дней, промчались восемь весенних, и опять наступило лето. На второй из двенадцати дней лета он получил ответ на очередной запрос.
Это был не отказ, но и не согласие. В письме говорилось: если он считает, что ему будет психологически лучше в Среде, поскольку так сказал астролог, то ему следует достать заключение психиатра по поводу астрологического анализа.
Том Пим сделал антраша. Слава Богу, что он живет в такое время, когда астрологов уже не считают шарлатанами. Люди - массы - заявили, что астрология необходима и должна быть легализована и уважаема. Таким образом, закон прошел, и у Тома Пима был шанс.
Он спустился в каменаторную, поцеловал дверь цилиндра и рассказал Дженни Марлоу хорошие новости. Та не отреагировала, но Тому показалось, что ее глаза стали чуть-чуть светлее.
Это была, конечно, только игра его воображения, но ему нравилось так думать.
На то, чтобы добиться консультации у психиатра и трижды посетить врача, Том потратил еще один год, еще сорок восемь дней. Доктор Зигмунд Трауриг был другом доктора Стелелы, астролога, и для Тома, таким образом, все упрощалось.
– Я тщательно изучил графики доктора Стелелы и внимательно проанализировал вашу навязчивую идею насчет этой женщины, - сказал доктор.-Я согласен с доктором Стелелой в том, что вы всегда будете несчастны во Вторнике, но не уверен, что в Среде вы станете счастливее. Однако, если вас так заклинило на этой мисс Марлоу, думаю, что вам следует отправиться в Среду. Но только в том случае, если вы подпишете соглашение встретиться с психиатром для дополнительного обследования.
Только потом Том Пим осознал, что доктор мог просто отказать ему, сославшись на большое количество пациентов.
Но тогда подобная мысль была бы неблагодарностью по отношению к доктору.
Теперь ему оставалось ждать, пока все необходимые бумаги перешлют В инстанции Среды. Его битва была выиграна только наполовину, поскольку другой чиновник мог запросто прекратить дело. Но если Том добьется своей цели, что тогда? Дженни может отвергнуть его, и второго шанса у него уже не будет.
Думать о том, что это может случиться, было невыносимо, но ведь и такой поворот событий не исключался.
Том погладил дверь и прижался к ней губами.
– Пигмалион мог по крайней мере прикоснуться к Галатее, - сказал он. Уверен, что боги - великие немые бюрократы - сжалились бы надо мной, потому что я этого сделать не могу. Уверен.
Психиатр сказал, что Том не способен к настоящим и продолжительным отношениям с женщиной, как и множество мужчин этого мира, привыкших к легкопреходящим связям. Он влюбился в Дженни Марлоу по нескольким причинам. Прежде всего она может походить на кого-нибудь из его детства. Скажем, на мать. Нет? Хорошо. Глубокая и важная правда заключается в том, что он любит мисс Марлоу потому, что она не может отвергнуть его, прогнать или стать надоедливой, ворчать, плакать, кричать и тому подобное. Он любит ее потому, что она недосягаема и безмолвна.
– Я люблю ее так, как, должно быть, Ахиллес любил Елену, которую видел на стене Трои, - сказал Том.
– А я и не знал, что Ахиллес был влюблен в Елену Троянскую, - заметил доктор.
– Хоть у Гомера об этом не сказано, я знаю, что так должно было быть! Кто мог видеть ее и не любить?
– Черт возьми, откуда мне знать? Я ее никогда не видел! Я так и знал, что ваши заблуждения усилятся...
– Я поэт!
– сказал Том.
– Вы имеете в виду само совершенство! Хм-м. Должно быть, она действительно нечто экстраординарное. На сегодня у меня нет никаких планов. Вот что я вам скажу: вы меня заинтриговали. Я заскочу к вам вечером и взгляну на эту невероятную красавицу - вашу Елену Троянскую.
Доктор Трауриг явился сразу после ужина, и Том Пим повел его вниз, через холл, в каменаторную, в недра большого дома, будто гид, сопровождающий известного критика к только что обнаруженной картине Рембрандта.
Доктор долго стоял напротив цилиндра, несколько раз хмыкал и проверял табличку над дверью. Затем он обернулся и сказал:
– Я понимаю, что вы имели в виду, мистер Пим. Очень хорошо. Я дам ход этому делу.
– Разве она не особенная?
– спросил Том на крыльце.
– Она не из этого мира - фигурально выражаясь, конечно.