Второе апреля

Зверев Илья Юльевич

Саша (зло). Знаете что? Или не пойте таких песен, или идите работать!

Первый парень. Вообще правильно.

Второй парень. Пошли, ребята.

Ряды хористов расстраиваются. Девочки разуваются, подтыкают подолы. Парни сбрасывают пиджаки. Один вообще раздевается до трусов. Убегают.

Пианистка. Ну, как? Очень больно?

Саша. Ничего, все в порядке.

Пианистка. Я тоже пойду. Ладно? Я в эвакуации, в Чимкенте, два года грузчицей была. (Почему-то дрогнувшим голосом.) На базе Заготзерно...

Раскаты грома. Голоса из-за окна. Вбегает девушка с золотым

зубом и Ира.

Ира. Что с вами?

Саша. Да ерунда... С рукой...

Ира. А ну-ка: (берет его руку)... Вот так...

Саша. М-м-м...

Ира (девушке с золотым зубом). Подержите так, разрежем рукав.

Саша. Не режьте... Я попробую, как-нибудь.

Ира. Сидите вы, ей-богу...

Саша вырывается и со стоном стягивает пиджак с руки, едва не падая на стул от боли.

Саша (злобно). У меня всего один пиджак. Можете вы понять?

Ира. А рук пятнадцать! Сидите смирно. (Достает из чемоданчика ножницы, разрезает рубашку, осторожно ощупывает его руку.) Вот так больно? А так?

Девушка с золотым зубом. Ну, что у него?

Ира. Ничего страшного, вывих.

Девушка. Может, мне пойти к ребятам?

Саша. Конечно, иди, Тася. Спасибо тебе...

Ира. Идите, идите. (Та уходит.) Теперь, Саша, придется потерпеть. Я дерну.

Саша. М-м-м...

Ира. Ничего, милый, потерпите. И кричите, не стесняйтесь... (Снова резко рвет.) Ну вот и все... (Возится с бинтом, накладывает повязку.) Посидите немножко, вот так.

Саша. Спасибо.

Ира. Я очень испугалась, когда вас здесь увидела. Но вообще, странная вещь... Это, наверно, смешно, но я хотела... Ну, мне хотелось оказаться вам зачем-нибудь нужной... Хоть вот так...

Саша (почему-то зло). И бог помог, понадобились.

Ира (молча убирает ножницы в чемоданчик, застегивает его, расправляет свернутый в трубку плащ). Эх вы... Я вам вот так, а вы грубите...

Саша. Я просто не люблю, когда легко говорят. И поют тоже — слова, как птички, вылетают...

Ира. Слова?

Саша. Слова. Самые тяжелые, за которые умирать надо, в огонь кидаться, не знаю, — все переворачивать... А они так... (делает порхающее движение пальцами здоровой руки).

Ира. Эх вы... А если они правда, слова эти?

Саша. Все равно... Нельзя вот так... Спасибо...

Ира. На здоровье! Я пойду.

Саша. Всего хорошего.

Ира. Посидите спокойненько еще часок. Утром зайдете к доктору Фриду, он даст больничный.

Саша. Непроизводственная травма — платить не будут. Спасибо.

Ира. На здоровье (уходит).

Саша (как бы мыслит вслух). Я — осел!.. Но ничего не поделаешь, все правильно... (Новый раскат грома, шум ливня. Саша приподнимается, заглядывает в окно.) Ого какой пошел!

В фойе вбегает совершенно взмокший Суворов, отряхивается. Машет рукой Саше.

Саша. Добрый вечер.

Суворов. Добрый! Это не от вас бежала наша юная знакомая в таком расстройстве?

Саша. От меня.

Суворов. Ссорились? Что-нибудь серьезное или так, мелочи?

Саша. Серьезное.

Суворов (грустно). О-о, это — хорошо. Это прекрасно, когда серьезное... А беда вот, когда мелочи: и почему небрит? И почему голос стал дребезжащий,

и почему не куришь — мужчина должен курить, и почему роман «Тишину» не читал? Вот тогда самая погибель. Тогда Ничего не попишешь (Вздыхает.) Да, брат, такое дело. (Он замечает на окне шахматную доску.) Давай, может, в шахматы сыграем? Да? По случаю хорошего дождя.

Саша. Нельзя: ребята сейчас вкалывают.

Суворов. И мы им больше поможем, если будем просто сидеть, без развлечений. (Саша угрюмо молчит) Слушай, а что ты так странно сидишь, что с тобой?

Саша. Да рука... Уже вправили.

Суворов. Ну да, она ведь у тебя врач.

Саша. Почему у меня?

Суворов. Не знаю... Мне показалось. Ты не обижайся! Я бы не обиделся... (Саша пожимает плечами:) Мою Анну Григорьевну не помнишь? (Тот отрицательно мотает головой.) Ну да, ты еще маленький был... Не знаю, как тебе это объяснить... Вот живешь, и работаешь, и рвешься куда-то. И вроде знаешь, куда и за что... Но все равно — надо видеть перед глазами и что-то совсем свое. Я это сто раз читал: мол, образ родины — это три березки у плетня или дом на косогоре. Ужасная банальность, но верно. (Подходит к окну, плотнее затворяет его.) А у меня это — одно лицо. Ну не знаю там, лезешь черт те в какую заваруху ради города в гнилой тундре. Потом строишь коксовые батареи ради подъема металлургии, потом до инфаркта бьешься с одним гадом ради справедливости... И всегда видишь перед собой это лицо... Хоть оно и не поедет в тот город, и плевать ему на коксовые батареи, и с тем гадом оно продолжает раскланиваться, говорит, что он милый и интеллигентный. А все равно видишь... как в турнирные времена, когда требовалось имя дамы, чтобы ехать протыкать кого-нибудь копьем. Так-то, Саша... (Усмехается.) А она хорошая девушка, у нее глаза.

Саша. Да мы почти не знакомы... два раза виделись.

Суворов. Не аргумент...

Вбегают взмокшие ребята. Весело отжимают рубашки парни, девушки, смеясь, разглядывают друг друга, пытаются привести в порядок волосы. Все оживлены.

Первый парень. Ну как, Сашок?

Саша. Нормально.

Второй парень. Ты хорошо придумал — и орсу подмогнули и вроде в маленьких поиграли, как в пионерлагере.

Третий парень. А у нас в лагере никакой работы не допускалось! Только игры и протулки с вожатым. Тогда было такое направление... При культе личности...

Юлька. Ты при культе был уже пионером? Ой, Мить, какой ты старый!

Девушка. Споем, а?

И ребята, продолжая свои веселые занятия — выкручивая рубашки, причесываясь, переобуваясь, — затягивают душевную песню. Звучит она совсем, по-другому, чем те, торжественные, которые к смотру.

Хор.

А путь наш далек и долог,И нельзя повернуть назад.Крепись, геолог, держись, геолог,Ты солнцу и ветру брат...

Пашкин. Эх, если б вы так официально пели... Как для себя. (Хлопает в ладоши.) Хватит, ребята... Берта Соломоновна, давай еще раз «Мы слово даем»...