Второе небо

Полетаев Самуил Ефимович

Навстречу бегут мальчишки, взрослые — это пришли встречать прилетевших. Среди них и невестка Гульба. Рамазан бросается к ней, обнимает и начинает кружить, как маленькую. Потом они вспоминают про деда, но не видят его. Абуталиб уходит в служебный домик и вскоре появляется вместе с пассажирами, отъезжающими в город.

— Ты куда это, отец? — удивляется Гульба.

— Туда, — неопределенно машет он рукой.

— Ты же только что оттуда?

— Мне еще раз захотелось, — говорит Абуталиб и тыкает пальцем в небо. — С аллахом есть небольшой разговор…

Гульба ничего не понимает и оборачивается к Рамазану:

может, он объяснит ей, в чем дело? Но и Рамазан не понимает.

— Зачем такая спешка?

— Видишь ли, дочка, старому человеку, как я, второго такого случая может и не быть…

— Ты же можешь поехать вместе с Рамазаном.

— Разговор с аллахом не терпит свидетелей…

— Как же ты полетишь один?

— А как летят эти старые женщины? Иди и не хлопочи. Заботься о своем сыне!

Старик бесцеремонен, резок и по-молодому остер. И он зол оттого, что смущен. Радость невестки и внука от встречи так горяча и по-детски чиста, что взволновала его. Он даже тронут их растерянностью. Хорошо ли то, что он затеял? Справедливо ли? Разве он хочет горя своим детям? Пускай ошибается он, да, пускай он неправ в своих сомнениях. Но ему нужна ясность. И он поедет за ней.

Он входит по трапу, держа на весу суковатую палку, — он забывает сейчас о своей старости, палка ему не очень нужна. Самолет поднимается над аэродромом, покачивает крыльями, выравнивается и набирает высоту…

Лето в горах (маленькая повесть)

Ночные полеты

Было рано еще. В окошко брезжил серый рассвет, умирал в углу огонек керосиновой лампы. Чингиз разглядел в куче одеял головы ребятишек — мальчиков и девочек, его двоюродных братьев и сестер, которых он не различал еще и не знал по именам.

На полу он спал впервые. Это был не обычный пол, а сухая глина, покрытая старыми половиками, овечьей кошмой и одеялами, и непривычно было оттого, что некуда свесить руки и ноги, — сколько ни перекатывайся с места на место, все равно не упадешь. Правда, ложе, на котором он спал, чуть возвышалось над полом — он лежал на матраце, а прочие ребята спали пониже, — но все же скатиться с матраца было не страшно.

Чингиз перевалился к мальчишке, который лежал ближе всех к нему, и стал его рассматривать. Рассматривать по частям: сперва щеки — плотные, красные, как свеколки; потом глаза — не глаза, а раскосые щелочки; потом волосы — густые и черные, как смола, отдельных волосков не разобрать. Удивительно — мальчик тоже его двоюродный брат, и все ребята, в беспорядке разбросанные вдоль и поперек, — все они его братья и сестры.

Спать больше не хотелось. Чингиз поднялся, бесшумно оделся и вышел во двор. Под ногами хрустела земля, прихваченная инеем. Солнце еще не встало из-за гор, но глаза невольно щурились от резкого света. Справа и слева тянулись цепи снежных вершин. Между ними пролегла высокогорная долина, и по ней разбрелись саманные домики, а там, подальше, у подножия горы, одиноко белел домик с башенками, похожий на часовню, и над ними поблескивали полумесяц и звезда. Чингиз дышал разреженным, чистым воздухом большой высоты, оглядывался и вспоминал…

Где он видел все это? Отчего казалось все здесь знакомым? Может, когда-то приснились ему и эти снежные вершины, и висящие вровень с ними легкие облака, и эта часовня у подножия горы?

Да, он вспомнил теперь: такие же горы не раз ему снились, но так непохоже все это было на то, что окружало его! Чингиз вспомнил коня, который часто являлся во сне: он сидел на нем, уцепившись за гриву, парил в облатках, замирая от страха и радости, долго летал над горами, но всякий раз кончалось тем, что он падал с коня и стремительно летел к земле. Но, ожидая удара, Чингиз просыпался, не успевая досмотреть свой сон до конца.

Днем он не помнил о ночных полетах, но по ночам, когда они снова снились ему, его не покидало чувство, что все это уже бывало с ним, и бывало не раз. И только сегодня, глядя на вершины в снегу, на домик с башенками у подошвы горы, он догадался, что видит, впервые видит свой сон наяву.

Коромысло и эспандер

Чингиз пробрался в дом и вынес эспандер — две рукоятки на резиновых растяжках. Закинув эспандер за плечи, он стал отжимать его вправо и влево. Рыжий пес, дремавший у тандыра [2] , подошел к мальчику и вежливо обнюхал его ботинки.

2

Тандыр (кирг.) — глиняная печь для приготовления лепешек и пирожков.

— Пшел! — испуганно крикнул Чингиз.

Пес зевнул, помахал обрубком хвоста и убрался в сени, Чингиз стал приседать: раз-два, раз-два! Поставив ноги на ширину плеч, он положил эспандер на грудь, развел его в стороны и повернулся корпусом влево: раз-два, — потом вправо: раз-два!

Кто это вместе с ним разводит руками: раз-два, раз-два? За кустарником, возле ручья, стояла девочка. Волосы ее, разбросанные по плечам, блестели от капелек. Узенькие глаза с бесстыдным любопытством следили за ним.

— Эй! Проваливай! — крикнул Чингиз.

Разве сделаешь спокойно зарядку, когда пес смотрит из сеней, а тут еще следят из кустарников? Девочка фыркнула и пригнулась.

— Все равно я тебя вижу! Вылезай!

Вздумала играть с ним в прятки! Чингиз подошел к ручью, помахивая эспандером, как плеткой. В траве зияли водяные оконца, из-под ног выступала вода. Над кустами снова появилась черноволосая голова.

— Смотри не утони! — крикнула девочка.

— Сама не утони!

Чингиз подошел к ручью. Они стояли теперь разделенные кустарником и настороженно смотрели друг на друга.

— Ты что тут делаешь?

— А ты что?

Лицо девочки, скуластое, розовое, было в капельках воды. Капли дрожали даже на ресничках.

— Моешься?

— Какой ты догадливый! — Девочка рассмеялась и стала расчесывать косы.

— А это что? — спросил он, показывая на коромысло.

— А это что? — как эхо откликнулась она, кивая на эспандер.

— Сперва ответь на вопрос, а потом сама спрашивай.

— Я на глупые вопросы не отвечаю.

— Почему же глупые?

— Показывает на коромысло и спрашивает, что это такое! Разве не глупый вопрос?