Второе открытие Америки
Шрифт:
Детство свое оба брата провели в Тегеле. Условия, при которых они росли и воспитывались, были как нельзя более благоприятны для развития. Правда, сама по себе среда, к которой они принадлежали по рождению, не отличалась высокими идеалами: мелкое провинциальное дворянство, спесивое и чванное, презиравшее «писак» и «аптекарей» (то есть писателей и ученых), могло только заглушать стремление к чему-нибудь повыше служебных отличий и чинов.
Но отец Гумбольдта сумел выдвинуться из своей среды и войти в круг высшей аристократии, а эта последняя в XVII столетии могла считаться весьма образованным сословием. Идеи французских вольнодумцев циркулировали в обществе и пользовались тем большим почетом, что сами правители подавали в этом отношении пример своим подданным.
То был век и меценатов. Великие, а за ними, как водится, и малые мира сего считали долгом обнаруживать любовь к просвещению и либерализм. Сам Фридрих II принадлежал, как известно, к числу esprits forts [2] восемнадцатого столетия, занимался литературой, поддерживал сношения с Вольтером и т. д.
Оба мальчика получили домашнее воспитание. В то время с легкой руки Ж. Ж. Руссо педагогические вопросы вошли в моду. Идеи «естественного воспитания» проникли в Германию и нашли здесь горячих приверженцев в лице Базедова, Рохова и других.
2
Вольнодумцев (фр.).
Первым воспитателем Гумбольдтов был Иоахим Генрих Кампе, впоследствии прославившийся на педагогическом поприще. Впрочем, он пробыл у них недолго и оставил дом Гумбольдта, когда Александру было всего три года. Ввиду этого вряд ли можно говорить о каком-либо влиянии его на ребенка.
За Кампе следовали несколько других воспитателей, тоже недолго остававшихся в семье Гумбольдта; наконец, в 1777 году он пригласил в качестве гувернера Христиана Кунта, двадцатилетнего молодого человека, который по недостатку средств должен был прервать свое собственное академическое образование.
Кунт оставался в семье Гумбольдта, пока не выросли оба мальчика, да и потом управлял их делами, и на всю жизнь сохранил с ними дружеские, семейные отношения. Это был человек разносторонних знаний, с энциклопедическими устремлениями, знакомый с немецкой, французской и латинской литературой, философией и историей, поклонник Руссо, старавшийся придать воспитанию своих питомцев по возможности универсальный характер.
В 1779 году, когда Александру не исполнилось еще десяти лет, умер его отец – майор Гумбольдт. Смерть его не внесла изменений в воспитание мальчиков. Госпожа Гумбольдт оставила воспитателем Кунта и сохранила прежний строй и порядок жизни. Вообще это была женщина рассудительная, спокойная и неизменная в своих привычках, обязанностях и склонностях.
В письме одной из знакомых, госпожи де ла Мотт-Фуке, мы находим следующую характеристику ее: «Все осталось по-старому в доме Гумбольдта. Люди и образ жизни те же, что и раньше. Но мне всегда будет недоставать его (то есть старика Гумбольдта). Его живой, веселый разговор представлял прекрасный контраст с тихим спокойствием и солидностью его жены. Она сегодня выглядит так же, как вчера и как будет выглядеть завтра.
Та же прическа, что и десять лет назад, – всегда гладкая, скромная, аккуратная. При этом бледное, тонкое лицо, на котором никогда не заметишь признаков хотя бы малейшего волнения; спокойные, уверенные манеры и непоколебимое постоянство в привязанностях.
При ней всегда живет ее зять, дочь и старая тетка, вечно лежит на диване старый пес Белькастель; хладнокровие не изменяет ей ни при каких семейных противоречиях и неурядицах. Можно поручиться, что какою вы застанете эту семью сегодня – такою найдете ее и через год».
В 1780 году у Гумбольдтов прибавился еще учитель, доктор Людвиг Гейм, пользовавшийся впоследствии большою известностью как врач и филантроп. Он занимался с детьми ботаникой и ознакомил их с системой Линнея. Занятия сопровождались экскурсиями в окрестностях Берлина и разнообразились рассказами о поездках Гейма по разным странам Европы.
Александру наука давалась туго. Память у него была хорошая, но быстротой соображения он не отличался и далеко отставал в этом отношении от Вильгельма, который легко и быстро схватывал всякий предмет.
Не только в это время, но и значительно позднее мать его и Кунт опасались, что он «вовсе не способен к учению». Странно звучат эти слова в применении к Гумбольдту, но, как мы знаем, многие из великих людей отличались в детстве неспособностью или, по крайней мере, казались неспособными окружающим. Назовем хоть Ньютона или – в совершенно другой области – нашего Пушкина.
Должно заметить, однако, что уже в ранней молодости Гумбольдт производил на некоторых иное впечатление, чем на мать и воспитателя. «Вильгельм, – пишет упомянутая уже госпожа де ла Мотт, – при всей своей учености, по-моему, просто педант. Но у него всегда есть острота (le mot pour rire) в запасе, и потому его любят в семье как ангела… Александр скорее маленький чертенок; впрочем, он очень талантлив».
Не в этом ли недоверии к способностям мальчика должны мы искать причину его горьких отзывов о своем детстве? «Здесь, в Тегеле, – писал он много позднее, – я жил среди людей, которые любили меня, желали мне добра, но с которыми я не сходился ни в одном впечатлении – вечно одинокий, вечно стесняясь и принуждая себя к притворству, жертвам и прочему.
Даже теперь, свободный и независимый, я не могу наслаждаться окружающей меня роскошной природой, так как каждый предмет возбуждает горькие воспоминания о детстве».
Несмотря на доброту и заботу матери, самолюбие ребенка оскорблялось недоверием к его способностям и несколько небрежным отношением к его занятиям.
В 1783 году братья вместе со своим воспитателем переселились в Берлин. Требовалось расширить их образование, для чего были приглашены различные ученые. Проповедник Леффлер, приобретший известность довольно вольнодумным сочинением об отцах церкви и неоплатонизме, преподавал им древние языки; Лебо де Нанс – новые; Энгель, Клейн, Дом – все более или менее известные ученые – читали им философию и юридические науки.
Вообще образование имело по преимуществу филологический и юридический характер, который определяли склонности старшего брата, уже тогда обнаруживавшего страсть к изучению языков. Младший интересовался преимущественно естествознанием, но его стремлениям не придавалось особенного значения ввиду его предполагаемой «неспособности к наукам».
Со стороны некоторых родственников эта любовь вызывала даже насмешки: какая-то тетенька, жена камергера, спросила его однажды, не собирается ли он сделаться аптекарем. «Да уж лучше аптекарем, чем камергером», – отвечал Гумбольдт, никогда не лазивший в карман за словом.