Второе поколение

Уэйс Маргарет

Карамон отступил за порог и дал всаднице пройти. Она еще раз обернулась через плечо и проскользнула за дверь, по-прежнему стараясь держаться в тени. Карамону передалось ее беспокойство, и он выглянул наружу, прежде чем запереть за гостьей двери.

В ясном ночном небе высоко висели две луны — красная и серебристая.

Они стояли близко, но уже не так близко, как несколько ночей назад. Черная луна еще не всходила, а если даже взошла — ее могли видеть лишь служители Владычицы Тьмы. Но, верно, и она была где-то недалеко от сестер, если маги трех цветов собирались в эти дни вместе — добро,

зло и нечто промежуточное.

Карамон захлопнул дверь и задвинул тяжелую щеколду. Металл лязгнул, и женщина в синем плаще вздрогнула. Пальцы ее теребили застежку у горла, всадница никак не могла совладать с ней — массивной брошью, отделанной жемчугом, который тускло мерцал в неровном свете шандала. Руки женщины дрожали. Отстегнув наконец брошь, она уронила ее на пол. Карамон нагнулся за драгоценной вещицей, подкатившейся к его ногам. Всадница метнулась с нему с резким и испуганным жестом, словно не хотела, чтобы руки трактирщика касались ее броши.

— Странное украшение, — сказал Карамон, хмурясь. Перехватив руку женщины, он заставил ее разжать пальцы, и показать застежку Тике.

Рассмотрев драгоценность, он и сам не хотел лишний раз касаться ее.

Тика взглянула и поджала губы. Быть может, она подумала о том, что ее умение распознавать людей на сей раз подвело ее.

— Черная лилия.

Матово отблескивающий черный цветок с четырьмя острыми лепестками и чашечкой, усеянной мельчайшими рубинами, словно сбрызнутой кровью. Легенды эльфов гласили, что черная лилия вырастает на могилах умерших не своей смертью. Она растет прямо из сердец невинных жертв, и если сорвать ее, то увидишь кровь, сочащуюся из стебля.

Всадница сердито вырвала руку и приколола брошь обратно на плащ, утопив ее в густом мехе ворота.

— Где вы оставили своего дракона? — мрачно осведомился Карамон.

— Спрятала в долине внизу, — ответила женщина. Резким движением она стянула с головы шлем с плотной маской, защищающей лицо от ветра во время полета. — Не беспокойся, он не причинит вреда. Он во всем послушен мне и никому не желает зла. Даю вам в этом свое слово.

Без шлема и маски женщина смотрелась совсем по-другому. Посреди трактира стояла не грозная, безжалостная всадница синего дракона, а просто женщина средних лет. Лицо ее было в морщинах, но их оставило скорее горе, чем прожитые годы. Длинные косы были совершенно седыми, словно она родилась с седыми волосами. В глазах ее не было ни холода, ни темного жестокого огня, какой обычно присущ всем слугам Такхизис. Они смотрели мягко, печально и… испуганно.

— Мы верим вам, госпожа, — ответила Тика, мельком взглянув на молчащего Карамона. Сказать по чести, гигант вовсе не заслужил столь пренебрежительного взора.

Нельзя сказать, чтобы трактирщик плохо соображал, — нет, этим он не грешил даже в юности, как ни утверждали обратное некоторые из его приятелей. Просто он слишком тщательно обдумывал все новое и необычное, с чем сталкивался, и потому слыл тугодумом. Но не раз доводилось ему изумлять друзей и жену каким-нибудь поразительно точным наблюдением или неожиданным выводом.

— Вы вся дрожите, — продолжала Тика, в то время как ее муж стоял, широко расставив ноги, глядя в пустоту прямо перед собой. Она знала, что происходит с ее

мужем в такие моменты, и не стала отвлекать его от размышлений. Она потянула гостью ближе к огню и придвинула ей кресло:

— Садитесь здесь. Я сейчас подброшу дров. Быть может, немного горячего вина?

Мне недолго растопить плиту на кухне…

— Благодарю вас, не беспокойтесь. И не ворошите уголья. Я дрожу не от холода. — Последние слова прозвучали еле слышно. Женщина не села, а буквально упала в подставленное кресло.

Тика едва не выронила из рук кочергу.

— Так я права, вы бежали из плена, верно? И теперь за вами погоня?

Всадница вскинула голову и в изумлении уставилась на улыбающуюся Тику:

— Как вы догадались? Неужели по мне настолько видно?

Вместо ответа Тика повернулась к мужу.

— Карамон, — окликнула она. — Где твой меч?

— Что? — переспросил гигант, возвращаясь к реальности. — Меч?

— Мы поднимем на ноги городского голову, а если понадобится, то и весь город. Не беспокойтесь, госпожа, — говорила Тика, деловито развязывая передник. — Они не смогут снова схватить вас…

— Стойте, остановитесь! — вскричала женщина, вскакивая с места.

Кажется, обещание поднять весь город испугало ее больше, чем та опасность, от которой она убегала.

— Погоди-ка, жена, — вмешался Карамон, опуская руку на плечо Тики.

Стоило ему заговорить так — размеренно, негромко и повелительно, — как у Тики пропадало всякое желание спорить и бросать уничтожающие взгляды. — Не беспокойтесь, госпожа. Мы никому не скажем, что вы у нас, пока вы сами не попросите об этом.

Вздох облегчения вырвался из груди синей всадницы. Она медленно опустилась в свое кресло.

— Но, послушай… — начала было Тика.

— Она не просто так приехала сюда, дорогая, — оборвал ее Карамон.

— Ей не просто негде остановиться на ночь. Она ищет кого-то, кто живет поблизости. И я не думаю, что она чудом спаслась из какой-то ужасной темницы, — просто уехала, верно? — Голос его стал мрачен. — И, закончив здесь свое дело, вернется обратно.

Женщина съежилась при последних его словах. Голова ее поникла, она прошептала:

— Правда. Я действительно ищу одного человека, который живет в Утехе. Вы, наверное, знаете всех и каждого в округе, вы поможете мне? Я должна поговорить с ним и сегодня же ночью улететь обратно.

Карамон шагнул к дверям и снял с крючка свой плащ.

— Как его имя?

— Погоди минутку, — остановила его Тика. — А что вам нужно от этого человека, госпожа?

— Этого я не могу вам сказать. Карамон нахмурился:

— Нет, так не пойдет. Я не могу поднять человека с постели среди ночи и повести его неизвестно к чему. Что я скажу его родным, если он больше к ним не вернется?

Женщина подняла на него умоляющие глаза:

— Я могла бы солгать вам, я могла бы сказать, что ничего подобного не случится, но это не так. Ужас в том, что я и сама толком не знаю, в чем дело. Я владею страшной тайной и должна передать ее одному-единственному человеку, живущему где-то здесь. Он один имеет право знать об этом! — Она подалась вперед, прижав к груди руки в синих перчатках. — Речь идет о спасении жизни — нет, больше, чем жизни! Души!