Второе пришествие

Новичков Александр

Только Берта вызвала у моряков неподдельный интерес. Она была единственным ребенком среди всех пассажиров и прятала глаза за диковинными и непонятными для всех темными очками. Думаю, среди всех пассажиров именно она была самой странной.

Нас отвели в каюту, в меру тесную, в меру засаленную и насквозь пропитанную резким запахом рыбы, плесени и солений, и сказали не выходить наружу до тех пор, пока мы не выйдем на глубину, чтобы не мешать команде.

Мы расселись на лавочки, установленные вдоль стен, и принялись ждать. Благо отчалили мы довольно скоро,

без происшествий вышли в открытое море, а затем матрос, постучавшись в дверь, объявил, что теперь мы можем погулять по палубе. Видимо, знал, что аромат корабельной каюты, служившей иногда и складом для пищевых продуктов или контрабанды, плохо влияет на пассажиров, даже на завсегдатаев трактиров.

Но подышать свежим воздухом мы не торопились. После отплытия раскрылось одно неприятное обстоятельство. Я видел, как стремительно позеленело лицо Лилии, как она обмякла и погрустнела.

И был крайне недоволен.

— А теперь, значит, когда мы уже не можем вернуться на берег, ты признаешься, что страдаешь морской болезнью?

— Что? — Лилия оторвала голову от сумки и посмотрела на меня.

— Хочу сказать, — подался вперед я, — что сигналы, поступающие в твой мозг от глаз и вестибулярного аппарата, разнятся, потому ты испытываешь головокружение и тошноту.

— Чего? — Она захлопала ресницами.

— В народе это называется морской болезнью. А ты разве не плавала на кораблях раньше? Не знала об этом?

— Обычно я плохо себя чувствую на кораблях, — выдохнула она. — Но последний раз, когда я каталась на лодке по озеру… уже не помню с кем… я не испытывала ничего подобного.

— В стоячей воде, а тем более на лодке морская болезнь не проявляется. Впрочем, кое-что с этим можно сделать.

Я испытал непривычное, но уже весьма знакомое ощущение от того, что в голове проснулась чья-то чужая память. Неожиданно я вспомнил все виды лекарств, способных снять тошноту при укачивании, естественно недоступных в этом мире, и даже несколько способов народной медицины.

— Вот. — Я нашел в сумке тонкую ивовую веточку, непонятно как оказавшуюся там, отрезал небольшой кусочек, длиной со спичку, и протянул Лилии. — Клади в рот и зажми зубами. Можешь посасывать или обкусывать, теребить языком. Должно стать легче. Если выйдешь на палубу, старайся смотреть только на горизонт, на неподвижные объекты, ну или на проплывающие мимо корабли, главное не концентрируй внимание на элементах корабля, а в каюте лучше держи глаза закрытыми — это облегчит кинетоз… ну, морскую болезнь.

— У-у, — промычала она, прикусив веточку зубами. — И откуда ты все это знаешь?

— В моем мире медицина довольно хорошо развита. И не только медицина. Люди моего мира изобрели множество интересных и поразительных вещей, просто невероятных для любого из вас.

— Например? — Лилия держала глаза закрытыми и, кажется, ей становилось легче.

— Взять, например, средства передвижения. Вот ты смеялась над тем, что я плохо управляюсь с лошадью. А там, откуда я пришел, на лошадях никто не путешествует. Они слишком медленные и непослушные.

— Медленные?

Хорошая лошадь при умелом наезднике задаст такой галоп! Пыль столбом поднимется!

— Самоходные кареты, называемые автомобилями, легко могут двигаться в два, а то и в три раза быстрее лошади. И при этом они не устают. Сидеть в них комфортнее, чем в самом дорогом кресле. А умелый водитель, при хорошем автомобиле, может разогнаться так быстро, что если ты выедешь из Короны на рассвете, то еще до полудня будешь… ну, например, в Архерии.

— Брешешь, — недовольно буркнула она.

— Не брешу, — улыбнулся я и вздохнул. — Хотел бы я показать тебе что-нибудь из моего мира. Что-нибудь диковинное, удивительное. Поверь мне, некоторые достижения технологии неотличимы от самого настоящего чуда.

На меня волной накатила меланхолия. Я неожиданно осознал, что человеческая цивилизация, целые века развития ее культуры, науки и технологии, оказались стерты за несколько мгновений, и только я в этом новом мире понимаю, что же было потеряно. И потеряно навсегда.

Когда я захотел продолжить разговор, Лилия уже спала. Мы совсем не ложились ночью, а снаружи уже давно рассвело. Сквозь узкую длинную щель под потолком каюты пробивались яркие солнечные лучи.

Берта тоже дремала. Уснула она, кажется, еще когда мы беседовали.

Подумав немного, я тоже решил подремать. Скрутил плащ, сунул себе под голову и растянулся на лавке.

Проснулся я оттого, что перед нашей каютой кто-то остановился. Этот кто-то был очень напряжен, если не сказать, пребывал в ярости. Я почувствовал его внимание. Кожей ощутил пристальный взгляд, которому не была преградой сосновая древесина. От него по спине бежали мурашки.

Затем этот кто-то постучался…

Вернее, выбил дверь ногой, едва не сорвав с петель. Хорошо, что я не закрылся на засов, иначе он выломал бы его вместе с гвоздями. Дверь, распахнувшись, стукнулась об лавку, на которой спала Лилия, немедленно взвизгнувшая от испуга и неожиданности. Не удержав равновесия, она, ясно дело, шлепнулась на пол и больно ударилась копчиком. Берта, вздрогнув от шума и грохота, так резко подняла голову, что оставила на подушке очки и уставилась на незнакомца своим убийственным взглядом.

Тот, как ни странно, не испугался. Он не бросился бежать, не затрясся, не подал никаких признаков паники. Только беззвучно прошептал что-то и щелкнул пальцами. А затем повернулся ко мне.

Я узнал его. Это был тот странный человек в синей мантии, который таращился на меня в бухте И он просто кипел от ярости.

— Ты! — ядовито прошипел он. — Это действительно ты!

— Эй! — попыталась возмутиться с пола Лилия, но незнакомец окинул ее суровым, предупреждающим любое возмущение взглядом. Настолько растерянной и испуганной я видел ее только после встречи с медведем.

— Ты! — словно одержимый продолжал он. — Ужасное чудовище, скрывающееся под личиной человека. Но я знаю, кто ты… Я понял, кто ты… Знаю, почему ты здесь… Я понял, почему ты здесь…