Второе признание (сборник)
Шрифт:
– Кто это – «мы»?
– Мой сын и я. Мы это обсудили и мнения своего не изменили. Сегодня, когда муж сказал нам, что мистер Вульф не верит признанию Уэбстера и что дело, возможно, еще не закончено, мы подумали: что, если нам прийти сюда, найти какое-нибудь доказательство того, что Луис – коммунист, и показать его мистеру Вульфу. Это могло бы все упростить.
– Это могло бы все упростить, – сказал я, – потому что, если бы он оказался коммунистом, мистеру Вульфу было бы уже наплевать, кто и за что его угрохал? Так?
– Разумеется. Разве вы сами не понимаете?
Я спросил у Сола:
– Как тебе такая версия?
– Бред, –
Я кивнул и повернулся к Джимми:
– Теперь ваша очередь объяснять. У вашей матери так странно устроены мозги, что ей это дается с трудом. Ну, чем вы нас попотчуете?
Джимми по-прежнему смотрел волком. Его взгляд был устремлен прямо на меня.
– Думаю, – хмуро проговорил он, – я был кретином, что заявился сюда.
– Хорошо. Что дальше?
– Думаю, вам удалось припереть нас к стенке, черт бы вас побрал.
– Дальше?
– Думаю, придется рассказать вам правду. Если мы этого не…
– Джимми! – Мамаша вцепилась ему в руку. – Джимми!
Он упрямо продолжал:
– Если мы этого не сделаем, вам бог весть что может взбрести в голову. Вы уже приплели сюда мою сестру, намекнув, будто у нее был ключ от квартиры. Я с удовольствием заткнул бы вам глотку (может, в один прекрасный день я так и поступлю), но сейчас мы должны рассказать вам всю правду. Что поделаешь, Гвен тоже замешана. Она написала ему несколько писем – не того рода, что вы могли подумать, а мы с матерью каким-то образом узнали о них и испугались, как бы они не всплыли наружу. Вот и пришли сюда, чтобы забрать их.
Мамаша выпустила его руку и торжествующе воззрилась на меня.
– Вот и все! – воскликнула она. – Письма как письма, ничего плохого в них нет, но они очень личные. Понимаете?
Я бы на месте Джимми ее придушил. Он выдал нам довольно правдоподобную версию, но, когда она буквально остолбенела, узнав, что сын собирается сказать правду, а потом, услышав, что именно он рассказал, мигом пришла в себя, оставалось только поражаться, как таких дур земля носит. Однако ее торжество я встретил с ледяным лицом. По глазам Джимми было видно, что из этого фрукта вряд ли выжмешь что-то еще, а коль так, следовало сделать вид, что я проглотил их ложь. Поэтому я немедленно оттаял и сочувственно улыбнулся:
– А сколько всего было писем? – поинтересовался я у Джимми.
– Точно не знаю. Около дюжины.
Я кивнул:
– Я понимаю, почему вы не хотите, чтобы они тут болтались, вне зависимости от их содержания. Но либо Рони их уничтожил, либо они где-то в другом месте. Здесь вы их не найдете. Мы с мистером Пензером искали кое-какие бумаги (они не имеют никакого отношения ни к вам, ни к вашей сестре), а уж мы-то искать умеем. Когда вы явились, мы как раз закончили обыск, и можете мне поверить, здесь нет ни одного письма вашей сестры, не говоря о дюжине. Если хотите, могу выдать вам справку об этом.
– Вы могли их не заметить, – возразил Джимми.
– Это вы могли, – поправил я его, – а мы – нет.
– А ваши бумаги нашлись?
– Нет.
– Что в них?
– О, они нужны, чтобы уладить некоторые формальности.
– Вы говорили, они не имеют отношения к… к моей семье?
– Ни малейшего, насколько я знаю. – Я встал. – Думаю, здесь больше делать нечего. Нам всем придется уйти несолоно хлебавши. Могу только добавить, что мистер
– Это очень мило с вашей стороны, Алекс, – обрадовалась мамаша. Она встала и подошла, чтобы поближе меня рассмотреть. – Ваше лицо… Мне очень жаль!
– Пустяки, – ответил я. – Я сам виноват. До свадьбы заживет. – Я обернулся. – Тебе ведь не нужен этот пистолет, а, Сол?
Сол вытащил из кармана пистолет, вытряхнул на ладонь патроны, подошел к Джимми и вернул ему его собственность.
– Не понимаю, – проговорила мамаша, – почему бы нам не остаться и не поискать еще, чтобы убедиться, что писем здесь точно нет?
– Да перестань ты, – грубо ответил Джимми.
Они ушли.
Мы с Солом вскоре последовали за ними. Когда мы спускались в лифте, он спросил:
– Ты хоть словечку поверил?
– Нет. А ты?
– Как бы не так. Еле сдерживался, чтобы себя не выдать.
– Считаешь, надо было с ними еще чуток повозиться?
Он покачал головой:
– Расшевелить его нам было нечем. Видел его глаза? А челюсти стиснутые видел?
Перед уходом я еще раз заскочил в ванную, чтобы взглянуть на лицо. Видок у меня был тот еще. Но кровь успела засохнуть, а против того, чтобы на меня глазели – особенно хорошенькие девчонки от восемнадцати до тридцати, – я не возражал; к тому же в этом районе у меня было еще одно дело. Сол отправился со мной – существовала некоторая вероятность, что он мне понадобится. Ходить с ним по городу было ужасно интересно, ведь я знал, что присутствую при необычайном действе. Со стороны казалось – идет обычный человек, но я был искренне убежден, что, покажи ему через месяц любого из встречных прохожих и спроси, видел ли он когда-нибудь этого человека, через пять секунд, не больше, Сол ответит: «Да, всего один раз, в среду, двадцать второго июня, на Мэдисон-авеню между Тридцать девятой и Сороковой улицами». Мне было до него далеко.
В конечном итоге Сол мне так и не понадобился. Справившись со списком учреждений на стене мраморного вестибюля, мы выяснили, что контора фирмы «Мерфи, Кирфот и Рони» находится на двадцать восьмом этаже, и сели в скоростной лифт. Контора – ряд помещений, окнами выходивших на Мэдисон-авеню, – напоминала большой гудящий улей. С первого взгляда стало ясно, что намеченную тактику придется пересмотреть, так как я ожидал увидеть совсем другую картину. Я сообщил секретарше – солидной и строгой особе, давно перешагнувшей тот возраст, который меня интересовал, – что хочу поговорить с кем-нибудь из начальства, назвал свое имя и опустился рядом с Солом на кожаный диван, где до моей перебывали миллионы задниц. Вскоре появилась еще одна солидная особа – прямо-таки родная сестра секретарши, только еще старше, – и отвела меня в угловую комнату с четырьмя большими двойными окнами.
Широкоплечий великан с седыми волосами и глубоко посаженными голубыми глазами, восседавший за письменным столом, до которого даже Вульфову было далеко, встал и пожал нам обоим руки.
– Арчи Гудвин? – радушно пророкотал он, словно ждал этой встречи много лет. – Вы от Ниро Вульфа? Отлично! Присаживайтесь. Меня зовут Алоизиус Мерфи. Чем могу помочь?
Я почувствовал себя настоящей знаменитостью, поскольку назвал секретарше свое имя, не упомянув Вульфа.
– Не знаю, – ответил я. – Боюсь, ничем.