Второе признание (сборник)

– Я вовсе не против, – грубовато, но вполне приветливо проговорил наш посетитель. – У вас тут хорошо. – Он огляделся кругом. – Нравятся мне эти типично мужские кабинеты. Отличное местечко.

Я никак не мог оправиться от удивления – он и впрямь выглядел как шахтер. По крайней мере, именно таким мне виделся настоящий горняк: могучее сложение, грубая обветренная кожа, руки, в которые так и просится кайло. Уж конечно, председатель правления Корпорации континентальных шахт, которая располагала собственным зданием на Нассау-стрит, неподалеку от Уолл-стрит, зарабатывал на жизнь отнюдь не с помощью кайла.

Немало

удивил меня и его тон. За день до того я услыхал в телефонной трубке энергичный голос. Человек на том конце провода представился и спросил, когда Ниро Вульф сможет заглянуть к нему в контору; я объяснил, почему мне придется сказать: «Никогда», и в конце концов на следующее утро в одиннадцать была назначена встреча у Вульфа. Затем я, как всегда, навел справки о будущем клиенте, позвонив Лону Коэну из «Газетт». Лон сообщил мне, что единственная причина, по которой Джеймс Сперлинг не станет откусывать вам уши, заключается в том, что обычно он сразу заглатывает голову целиком. И вот он сидел перед нами, развалившись в стоявшем у стола Вульфа красном кожаном кресле, – этакий добродушный здоровяк, и когда Вульф, начиная разговор, объяснил, что никогда не покидает дом ради дела, и выразил сожаление, что Сперлингу пришлось самому явиться к нам, на Западную тридцать пятую улицу близ Одиннадцатой авеню, гость произнес те самые слова, что я уже приводил в начале. У нас тут хорошо, сказал он!

– Сойдет, – пробормотал довольный Вульф. Он сидел за своим письменным столом, откинувшись на спинку сделанного по особому заказу кресла, которое было способно выдержать вес до четверти тонны и в один прекрасный день могло бы пройти испытания на практике, достигни габариты его владельца таких размеров.

– Если вы расскажете мне о своих затруднениях, – добавил Вульф, – возможно, я сумею устроить так, чтобы ваш визит оказался не напрасным.

Устроившись на своем рабочем месте под единственно верным по отношению к столу Вульфа углом, я позволил себе украдкой усмехнуться. Состояние его банковского счета не вызывало необходимости обхаживать клиента, но я-то знал, отчего он столь медоточив. Просто Сперлинг похвалил его кабинет. Вульфу не нравился кабинет, находившийся на первом этаже принадлежавшего ему старинного особняка. Нет, он не нравился Вульфу – Вульф его обожал и правильно делал, ведь здесь протекала вся его жизнь, за исключением того времени, которое он проводил в кухне у Фрица, в столовой, расположенной дальше по коридору, где он трапезничал, наверху в спальне или в оранжерее на крыше, где он любовался орхидеями и прикидывался, будто помогает Теодору.

Мои ехидные размышления прервал внезапный вопрос Сперлинга:

– Вы Гудвин, верно? Арчи Гудвин?

Я подтвердил его догадку. Он повернулся к Вульфу:

– Это дело конфиденциальное.

Вульф кивнул:

– Как и большинство дел, обсуждаемых в этих стенах. В детективных агентствах такое не редкость. Мы с мистером Гудвином уже привыкли.

– Это дело семейное.

Вульф нахмурился, и я тоже. После подобного начала смело можно ставить двадцать к одному, что сейчас нас попросят пошпионить за его женой, а мы этим не занимаемся. Однако Джеймс Сперлинг добавил:

– Я вас предупредил. Вы все равно узнаете. – Он сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда пухлый конверт. – Хотя бы из этих вот отчетов. Они предоставлены мне детективным агентством Бэскома. Слыхали о таком?

– Я знаю мистера Бэскома. – Вульф по-прежнему хмурился. – Не люблю работать на вытоптанной земле.

Сперлинг как ни в чем не бывало продолжал:

– Я уже имел с ними дело и знаю, что это люди опытные, поэтому пришел к Бэскому и на сей раз. Мне потребовалась информация о человеке по имени Рони, Луис Рони. Но они проработали целый месяц и ничего не выяснили, а время поджимает. Вчера я решил расстаться с ними и обратиться к вам. Я навел справки: если вы действительно заслуживаете своей репутации, надо было с самого начала идти к вам. – Он улыбнулся ангельской улыбкой, чем снова изумил меня. Стало ясно, что этот будет держать ухо востро. – Судя по всему, вам нет равных.

Вульф, стараясь не выдать, что он польщен, проворчал:

– Есть один человек в Марселе – но он далеко, к тому же не говорит по-английски. Какая

информация о мистере Рони вам необходима?

– Мне нужны доказательства, что он коммунист. Если вы их добудете, и добудете быстро, – сможете выставить мне какой угодно счет.

Вульф покачал головой:

– Я не берусь за работу на таких условиях. Вы не уверены в том, что он коммунист, иначе не стали бы предлагать столь щедрую оплату. Если он все-таки не коммунист, я не сумею доказать обратное. Что до моих счетов, то я всегда выставляю такие, какие хочу. Однако беру деньги за сделанную работу и не смогу исполнить того, что исключается обстоятельствами. Выяснить можно далеко не всё, есть неизбежные пределы, но ни моим усилиям, ни гонорарам предела нет.

– Вы слишком много говорите, – нетерпеливо, но не грубо заметил Сперлинг.

– Разве? – Вульф вскинул на него глаза. – Тогда говорите вы. – Он кивнул в мою сторону. – Блокнот, Арчи.

Шахтер дождался, пока я достану блокнот и открою его на новой странице, а затем решительно приступил к делу, для начала продиктовав по буквам имя:

– Л-у-и-с. Р-о-н-и. В манхэттенской телефонной книге есть и его адвокатская контора, и дом, квартира… В общем, здесь все, что надо. – Он указал на пухлый конверт, брошенный им на стол Вульфа. – У меня две дочери. Мэдлин двадцать шесть лет, Гвен – двадцать два. Гвен умничка, год назад она с отличием закончила колледж Смит [1] , я почти уверен, что с мозгами у нее все в порядке, но она чертовски любопытна и к тому же презирает общепринятые правила. Девчонка еще понятия не имеет, что право на независимость надо заработать. Конечно, романтика в ее возрасте вполне позволительна, но не до такой же степени! Думаю, этот тип, Рони, привлек ее именно своей репутацией защитника слабых и угнетенных, которую приобрел, спасая преступников от заслуженного наказания.

– Это имя как будто мне знакомо, – пробормотал Вульф. – А тебе, Арчи?

Я кивнул:

– Мне тоже. Пару месяцев назад он отстоял ту торговку детьми, как ее там звали. Парень так и рвется на первые полосы газет.

– Или в тюрьму, – отрезал Сперлинг, и в его голосе не осталось ничего ангельского. – Сдается мне, я не сумел с ней сладить, и жена моя, черт побери, тоже. Бог знает сколько родителей наступают на те же самые грабли. Мы даже отказали ему от дома, но вы же понимаете, к чему это привело. Единственная уступка, на которую она пошла (и сомневаюсь, что эта уступка была сделана нам), – всегда являться домой засветло.

– Она беременна? – спросил Вульф.

Сперлинг остолбенел.

– Что вы сказали?

Голос его внезапно сделался тверже самой твердой руды, какую только можно сыскать в земных недрах. Он явно ждал, что его тон заставит Вульфа пойти на попятный, но этого не произошло.

– Я спросил, не беременна ли ваша дочь. Если этот вопрос несущественен, я его снимаю, но он отнюдь не нелеп – ну разве только она заодно с общепринятыми правилами презирает и законы природы.

– Она моя дочь, – тем же категоричным тоном проговорил Сперлинг. Затем напряжение неожиданно отпустило его, застывшие мускулы расслабились, и он расхохотался. Он просто стонал от смеха, даже не стараясь сдержаться, но ему быстро удалось взять себя в руки и продолжить разговор. – Вы слышали, что я сказал? – спросил он.

Вульф кивнул:

– Если могу доверять собственным ушам, то слышал.

– Можете. – Сперлинг вновь просиял ангельской улыбкой. – Наверное, дочь – слабое место каждого мужчины, но я-то, знаете ли, не каждый. Насколько мне известно, она не беременна, а не то и сама бы сильно удивилась. Дело в другом. Чуть больше месяца назад мы с женой решили исправить ошибку, и жена сказала Гвен, что Рони будут в любое время рады в нашем доме. В тот же день я обратился к Бэскому. Вы совершенно правы, я не могу доказать, что он коммунист, иначе не пришел бы к вам, но я в этом убежден.