Второе признание (сборник)
Шрифт:
Вернувшись в гостиную размером с теннисный корт, я обнаружил, что партия в бридж еще не началась. К компании присоединились Гвен с Рони. Они танцевали под включенное радио на пятачке у дверей, ведущих на террасу; Джимми Сперлинг танцевал с Конни Эмерсон. Мэдлин сидела за фортепьяно, пытаясь подыгрывать музыке, доносившейся из приемника; Пол Эмерсон с еще более кислым, чем обычно, лицом стоял рядом и следил за ее порхавшими по клавишам пальцами. В конце обеда он принял три разных вида пилюль и среди них, верно, по ошибке проглотил не ту. Я подошел, пригласил Мэдлин на танец и почти сразу понял, что танцует она превосходно. Это нас еще больше сблизило.
Чуть позже явилась миссис Сперлинг, за нею – сам Сперлинг и Уэбстер Кейн. Вскоре танцы закончились, кто-то упомянул, что пора на боковую; все шло к тому, что мне уже не удастся воспользоваться маленькой коричневой
И тут удача покинула меня. Как только Конни отпустила его, Рони вернулся к столу и снова взял стакан, но пить этот олух больше не стал. Он просто держал стакан в руках. Немного погодя я попытался подать ему пример, для чего подошел к нему – в этот момент он болтал с Гвен и Конни – и присоединился к разговору, время от времени отхлебывая из своего стакана здоровенными глотками и похваливая бурбон, но он и не притронулся к выпивке, верблюд проклятый. Я уже хотел попросить Конни провести подколенный захват, чтобы я мог влить спиртное ему в глотку. В этот момент два или три человека стали желать всем спокойной ночи и прощаться. Я из вежливости обернулся, а когда снова взглянул на Рони, тот направлялся к бару, чтобы поставить стакан. Он отошел, и я увидел там только пустую посуду. Неужто он выпил свой бурбон залпом? Вряд ли. Я тоже подошел к бару, поставил стакан и, потянувшись за соленым крендельком, наклонил пониже голову и понюхал содержимое ведерка со льдом. Так и есть: он выплеснул свой бурбон туда.
Кажется, я не забыл пожелать остальным доброй ночи; как бы там ни было, я наконец добрался до своей комнаты. Естественно, я злился на себя за то, что дал промашку, и, раздеваясь, шаг за шагом припоминал случившееся. Вне всяких сомнений, Рони не видел, как я меняю стаканы местами, поскольку в этот момент стоял ко мне спиной, а зеркала там не было. Конни тоже ничего не заметила, потому что он закрывал ей обзор, к тому же она доходила ему лишь до подбородка. Я снова прокрутил в уме все, что было, и решил, что засечь меня никто не мог, и все же был рад, что здесь нет Ниро Вульфа, который сумел бы объяснить произошедшее. В любом случае, заключил я, зевая во весь рот, сегодня универсальный ключ Сперлинга мне не пригодится. Не важно, по какой причине Рони вылил свой бурбон, главное, он это сделал, а значит, он не только не одурманен, но держит ухо востро… и потому… потому что-то такое… потому… Какая-то важная мысль все время ускользала от меня…
Я потянулся было за своей пижамной курткой, но тут опять широко зевнул, и это привело меня в бешенство: я не имел права зевать, если не справился с простейшей вещью, – всего-то требовалось подмешать в спиртное… Но бешенства как не бывало… Лишь чертовски хотелось спать…
Помню только, что вслух сказал себе сквозь стиснутые зубы: «Тебя накачали снотворным, идиот треклятый, так хотя бы запри дверь», хотя не помню, чтобы все-таки запер ее. Однако я это сделал, потому что на следующее утро она была заперта.
Глава пятая
Воскресенье стало настоящим кошмаром. На целый день зарядил дождь. В десять утра я силой заставил себя вылезти из постели. Голова распухла, точно бочка, набитая мокрыми перьями, и пять часов спустя по-прежнему была размером с бочонок, сырости в котором не поубавилось. Гвен настаивала, чтобы я снимал интерьеры со вспышкой, и мне пришлось ей уступить. Крепкий черный кофе не принес мне никакого облегчения, а на еду я вообще не мог
Сейчас я был не способен освоить даже простые дроби, не говоря уж об экономике или установлении личных отношений с девицей вроде Гвен. Или Мэдлин. В какой-то момент Мэдлин застала меня в одиночестве и попыталась разговорить, чтобы выведать мои намерения и планы (или, скорее, намерения и планы Вульфа) в отношении своей сестрицы, а я прилагал неимоверные усилия, чтобы не огрызнуться в ответ. В свою очередь, она охотно снабжала меня информацией, поэтому я без особого труда разжился некоторыми сведениями о Сперлингах и их гостях. Единственный, кто на дух не переносил Рони, был сам Сперлинг. Миссис Сперлинг и Джимми, брат Гвен, поначалу отнеслись к нему хорошо, затем переменили мнение, более или менее разделив точку зрения Сперлинга, а около месяца назад опять передумали и заявили, что это личное дело Гвен. Вот тогда-то Рони и было позволено вновь переступить порог их дома. Что касается гостей, то Конни Эмерсон, по-видимому, вознамерилась решить проблему по-своему, переключив внимание Рони с Гвен на кого-нибудь другого, желательно на себя; Эмерсон, похоже, взирал на Рони с той же кислой миной, что и на остальных; а Уэбстер Кейн проявил изрядное здравомыслие. Позиция Кейна, имевшая некоторое значение, поскольку он являлся другом семьи, состояла в том, что лично на Рони ему было наплевать, однако он не одобрял голословных обвинений. По этому поводу у них со Сперлингом вышел жаркий спор.
Исходя из того, что поведала мне Мэдлин, можно было попробовать докопаться, кто с помощью прислуги подсыпал снотворное в стакан Рони, но нынче я был не в состоянии этим заниматься. Я не преминул бы смыться отсюда еще днем, но оставалось еще одно дело. Мне надо было свести кое с кем счеты – во всяком случае, попытаться.
Что до снотворного, то я самолично судил себя, представил необходимые доказательства и был оправдан. Вероятность того, что я принял зелье, которое сам же и подсыпал, исключалась: подмена была проведена безупречно, и Рони ничего не заметил. Предупредить его тоже не могли, в этом я был абсолютно уверен. Следовательно, снотворное в стакан Рони подсыпал кто-то другой, и Рони либо знал об этом наверняка, либо что-то подозревал. Любопытно было бы знать, кто провернул такую штуку, вот только кандидатов набиралось многовато. Напиток приготовил Уэбстер Кейн, помогали ему Конни и Мэдлин, а Джимми передал стакан Рони. Но и это еще не все: после того как Рони поставил стакан на стол, я на некоторое время выпустил его из поля зрения, пока добирался до стола. Значит, в отличие от Рони, который, возможно, знал имя злоумышленника, подсыпавшего употребленную мной дозу, мне оставалось только гадать, кто этот таинственный Икс.
Однако не это побудило меня остаться. К черту Икса, по крайней мере пока. Но мне никогда не забыть сцены, которая заставляла меня стискивать челюсти, сидеть за картами и мотаться за Гвен с двумя камерами в руках и карманами, оттопыривавшимися от фотовспышек, вместо того чтобы отлеживаться дома в теплой постельке: Луис Рони выливает в ведерко со льдом выпивку, куда я подсыпал для него снотворное, а я в это время опрокидываю себе в глотку последние капли бурбона со снотворным, предназначавшимся опять-таки для него! Он за это заплатит, не то мне будет стыдно вновь взглянуть в лицо Ниро Вульфу.
Казалось, обстоятельства мне благоприятствовали. Я осторожно, без лишнего шума, прозондировал почву. Рони приехал поездом в пятницу вечером, на станции его встречала Гвен; он должен был вернуться в город сегодня. Кроме него, больше никто не уезжал. Пол и Конни Эмерсон собирались прогостить в Стоуни-Эйкрз целую неделю; Уэбстер Кейн оставался здесь на неопределенное время, готовя для корпорации какие-то экономические выкладки; мамаша с девочками живут в поместье все лето; старший и младший Сперлинги вряд ли поедут вечером в город. Но я-то, в отличие от них, должен ехать – вот только дождусь, пока рассосутся вечерние пробки на дорогах. Рони, конечно, предпочтет вернуться домой в удобном, просторном авто, а не в битком набитом вагоне.