Второе рождение Жолта Керекеша
Шрифт:
– Да, я звонила, – сказал голос Магды-два. – Слушаю вас.
Затем наступила тишина. На балкон в пиджаке и галстуке выбежал отец. Лица его видно не было. Он облокотился на перила и прислушался к звукам улицы. Потом вышла Магда-два и что-то ему сказала. Отец как-то сгорбился и повалился на перила, как будто его хлопнули по голове.
Жолт уже собрался войти в ворота, когда на балконе появился кто-то еще. Его первая мамочка. Она тоже здесь. Лицо белое, кулаки прижаты к глазам.
Жолт колебался. Он, конечно, предполагал, что без скандала не обойтись, но совсем не рассчитывал, что будет мобилизована и Магда-один.
Жолт перемахнул через изгородь
Когда обе Магды опять вошли в дом, Жолт тихонько слез с дерева и прокрался за ними.
– Мамочка! Я здесь! – крикнул он.
Две женщины бросились к нему одновременно, и он снисходительно терпел их объятия. На объятия матери он ответил чуть-чуть нежнее, надеясь, что это ее как-то утешит.
Прошло довольно много времени, прежде чем они спросили его, где он был.
– У Холодного колодца, – кратко ответил Жолт.
Тут появился отец и вздохнул с облегчением, не скрывая, что с души его свалился тяжелый камень.
Допрос прошел быстро и достаточно мягко. И вдруг Жолт все испортил сам.
– Известите милицию, что я нашелся, – сказал он без тени дурных предчувствий.
Отец остолбенел и сорвал с себя очки.
– Откуда ты знаешь, что мы звонили в милицию?
Жолт сказал.
– Значит, ты сидел на дереве и все видел?
– Да.
Жолт все еще не догадывался, какая над ним нависла беда: ведь отец, слушая его рассказ, с таким сочувствием и пониманием кивал головой.
– Ты боялся? – с надеждой спросил его Керекеш.
Но Жолту отвечать уже не хотелось. Отец вломился в его душу слишком внезапно. Конечно, Жолт растерялся, но в одном был уверен неколебимо: боязнь тут ни при чем. Он рассказал о побеге и сидел на дереве вовсе не потому, что боялся.
Лицо Керекеша мгновенно и поразительно изменилось. Сжав руками виски и наклонившись вперед, он пристально уставился в пол.
– Кто же ты после этого? – сказал он каким-то срывающимся фальцетом.
Ответить на это Жолт не мог. Он низко опустил голову. А когда поднял глаза, отца в комнате уже не было.
Припоминая эпизоды прошлогоднего бегства, Жолт решил пропустить сегодня обед. Из всех возложенных на него обязанностей он охотней всего отказывался от обеда. Каждый день в один и тот же час садиться за стол, прихлебывать суп, резать мясо, жевать и вежливо, предупредительно разговаривать – Жолта начинало мутить, когда он только думал об этой обязанности.
Ведь еда не обязанность, еда просто необходимость. А если он этой необходимости не испытывает, то может от нее отказаться или поесть позднее. Кто пропустит обед, останется голодным. Ну и что? У дяди Тибора в худшем случае за столом будет единственный слушатель: Беата. Беата же, к великому счастью, совсем неплохо переносит напыщенную болтовню старика. И еще, добавил мысленно Жолт, будет эта смехотворная пародия на собаку, этот уродец с длинными белыми лапами, которого папа купил, чтоб развлекать старика и Беату.
Неприятная мысль о щенке еще больше укрепила Жолта в его решении. Пусть обедают сегодня одни, прекрасно поедят без него. Он выгреб из карманов несколько форинтов и в палатке у фуникулера купил две черствые булочки и бутылку молока. Молоко было ледяное. Подкрепившись, Жолт быстро зашагал к Варошмайору, словно там его ожидало срочное дело. Напускать на себя подобный вид Жолту, кстати, не приходилось – его никогда не покидало ощущение, что где-то его очень и очень ждут, что совсем рядом вот-вот разыграются увлекательные, волнующие события, начнется какое-то неповторимое Представление, которое можно увидеть один раз в жизни. Надо спешить, надо очень спешить, потому что – кто знает? – а вдруг действовать придется немедленно.
И если Жолт с такой жадностью ждал встречи с миром, то и мир ждал его: скитания Жолта никогда не бывали скучными.
Целых полчаса уже он стоял на углу, озираясь по сторонам, но пока еще ничего не случилось. Что это значило? Всего лишь то, что он приглядывался не слишком старательно.
Наконец ему повезло. Его внимание привлек человек, тощий, морщинистый, у которого так тряслись руки, что он не мог с ними сладить и зажечь сигарету. Человек стоял очень прямо, совсем как свеча, но голова его временами смешно как-то падала; он тотчас ее поднимал и укоризненно взглядывал на прохожих, словно они были виноваты в том, что голова у него не держится. К потемневшей от никотина губе лепилась мятая сигарета «Симфония», рот вздрагивал, шевелился сердито и резко, и казалось, что сигарета ругается, оттого что не может встретиться с пламенем спички.
Жолт скользнул через мостовую и, слегка наклонившись, заглянул в изрезанное морщинами лицо.
– Так вон оно что! Мы, оказывается, налакались! – сказал Жолт, уже весь наэлектризованный. – Любопытное зрелище! Голова болтается, как на ниточке. Поднимите ее, папаша, а то ниточка оборвется и вы голову нечаянно потеряете!
Голова пьяного снова качнулась и неожиданно оказалась на месте.
– Вот это другое дело! – одобрительно сказал Жолт и подошел совсем близко.
Только он собрался помочь пьяному закурить, как его опередил длинноволосый парень в джинсах.
– Прошу, сэр! – сказал парень галантно, так как был еще не в курсе дела.
– Покорно благодарю! – изумился пьяный и на всякий случай откинул голову.
– Скажите, метр, вы, очевидно, выиграли в лото, что так помпезно начинаете неделю?
– Уважаемый! Сударь! – торжественно произнес пьяный. – Вы меня не забудете!
– Никогда, метр! У меня роскошная память.
– Позвольте же в ответ на любезный… любезность… – Не в силах довести до конца изысканный монолог, пьяный с поразительной бойкостью вдруг начал ругаться.