Второпях во тьму
Шрифт:
– Теперь Мэри, следующая после Амелии. Блестяще одаренная женщина. Однако великой любовью всей ее жизни были морские растения, Йоланда. Не окаменелости. Ее первые две книги до сих пор переиздаются. Первые издания выставлены в Мемориальном музее принца Альберта. То есть в Лондоне [10] . Я видела их.
– Да, мэм.
Выпущенные Мэри первые два тома Algae Danmonienses (Водорослей Девона) пользовались относительным успехом, и существенная доля Phycologia Britannica (Водорослей Британии), издания, описывающего и иллюстрирующего все известные водоросли, растущие у британских берегов, во многом стала плодом трудов Мэри, посвятившей свою жизнь исследованиям. Впрочем, Клео не говорила об этом с Йоландой, так как любое упоминание книг Мэри неизбежно наводило Клео на
10
Музей находится в Эксетере, Девон. Собрание его содержит коллекции по зоологии, антропологии, археологии, геологии, изящным искусствам. В фондах музея содержится более миллиона экспонатов.
Клео говорила теперь с перерывами, уходившими на то, чтобы прожевать и проглотить кусок хлеба.
– Моя прабабушка Мэри собирала морские водоросли на всем побережье от Корнуолла до Северного Девона и по берегам Восточного и Южного Девоншира. Знаешь ли, один из видов этих растений так и получил ее имя: Anningsia.
Крупнейшие ботаники того времени были ее друзьями, дорогая. Она делилась с ними своими находками и некоторыми из своих теорий… – И даже эти идеи подкрепляли воззрения ее покойной матери относительно юго-западного побережья. Но зачем смущать подобными предметами Йоланду? Скорее всего, она просто не поймет их. A кроме того, конец жизни Мэри, как и ее матери Амелии Эннинг, нельзя было назвать блестящим или счастливым.
Третья написанная Мэри Эннинг книга, Темный и медленный потоп, нанесла серьезный урон ее репутации, так как представляла собой изложение едва ли не сюрреалистических видений. Будучи ученой особой, Мэри пыталась связать воедино огромные отрезки времени и местное побережье – вечно меняющее свое положение, форму и облик, используя для этого поэзию, акварель, перо и тушь. Опубликована она была весьма скромным тиражом местным издателем, отчасти на средства Мэри. Однако зловещее содержание ее единственного ненаучного сочинения осталось свидетельством мыслей, занимавших и не оставлявших эту женщину в течение десяти лет, предшествовавших тому дню, когда ее поместили в тот же самый сумасшедший дом, в котором закончилась жизнь ее матери.
Когда в самом последнем периоде собственной свободы Мэри связалась с неортодоксальной спиритической группой, Собратья Разорванной Ночи, она уже заматывала свою голову платками и угрожала выцарапать с корнем собственные глаза, если эти шоры снимут с ее головы. Однако слои полотна никак не могли спрятать от ее внутреннего взора разворачивавшиеся в мозгу видения. И зрелища эти составили самые жуткие из откровений, оставленных в книге Темный и медленный потоп. Терзавшие ее видения также объясняли ее бредовые выступления, когда на морском берегу или причале, встав на деревянный ящик, закутав все лицо, кроме рта, платком, она обращалась к населявшим Торки леди и джентльменам.
Книга содержала множество рисунков ископаемых окаменелостей морских существ, найденных и расчищенных Амелией Эннинг. Однако более полное и подробное изложение того, что видела она в окаменелых отпечатках, обретало плоть в воображении Мэри… в творческом преломлении ее видений. И образы эти напоминали облик творца, разрушителя и преобразователя миров. Гостя, которого давно видела ее родня в своих кошмарах, воссоздавая и выражая его только средствами собственного безумия.
Клео могла не открывать книгу Мэри Эннинг, чтобы увидеть те студенистые гротески, которые в последние, тяжкие, мучительные годы жизни ее прабабушки населяли ее взбунтовавшееся сознание. Только представляя себе эти создания, она уже пугалась без памяти, но, когда в видениях ее эти твари отверзли свои дряблые рты, чтобы возглашать это имя, Мэри навсегда порвала с миром. Она всегда верила, что видит чужих – существ, дрейфующих в глубочайших океанах пространства и времени. Существа, создававшие из себя жизнь, гасившие ее в течении четырнадцати миллиардов лет, всего возраста вселенной.
На следующей неделе, в пятницу, на рассвете, Клео попыталась заглянуть сквозь рифленое стекло, установленное возле входной двери Кудасов. И увидела зеленоватый свет, колебавшийся, словно на стенке бассейна. Во время своего первого посещения, состоявшегося четыре года назад, она обнаружила, что весь пол этого дома заглублен ниже поверхности почвы и вымощен аквамариновой плиткой наподобие плавательного бассейна.
Открыв почтовый ящик, Клео заглянула внутрь одного из двадцати четырех домов Чёрстон-Феррис, первые этажи которых были на постоянной основе перестроены под хранение жидкости. И разве потом могла бы она столько раз страдать одной и той же самой галлюцинацией в одном и том же месте? Она не давала своей деменции подобной свободы.
Вопреки трем полученным запретам и двум иносказательным угрозам смертью, она продолжала приходить сюда. Смертью ей угрожала, по мнению Клео, местная религиозная группа, именовавшая себя последователями Последнего Завета или Отверзания Одного Глаза. Только возраст и умственное нездоровье избавили ее от наказания местным магистратом за нарушение запретов.
Она перешла на задний двор дома Кудасов и ощутила знакомый дегенеративный восторг благодаря проявленной отваге.
Окна на задней стороне дома были закрыты ставнями, как и у всех их настроенных подобным образом соседей. Сад ничем не отличался от любого местного сада: пальмы trachycarpus wagnerianus [11] , вымощенные розовым камнем дорожки, высокие заборы, безупречные лужайки и клумбы и увитая жимолостью беседка. Единственной интересной особенностью этих ухоженных задних садов были каменные фигуры; причем все они во дворе Кудасов изображали черных морских коньков, опирающихся то ли на замки, то ли на рифы. Она так и не сумела понять, на что именно. Однако если бы фигуры в саду Кудасов толковал художник, придерживающийся строгого реализма, то, по мнению Клео, он заметил бы наглую провокацию, наполнявшую звериные глаза четверых гиппокампов.
11
Трахикарпус Вагнера. Одна из самых морозостойких пальм в мире, выдерживает понижение температуры до -23 °C.
Подозрения ее в отношении этой деревни впервые возникли, когда она прошла по следам, шедшим от бухты Элберри через Свадебный лес, и связала их с активностью, проявляемой по ночам машинами «Скорой помощи» в окрестностях Чёрстон-Феррис. Причем в ту пору, когда одна из новейших – научных – религий начинала полыхать в округе с жаром, неслыханным с тех пор, когда Черная смерть поразила Девон 700 лет назад.
Появление этих новых сектантских групп на несколько лет предварило открытие ею статуи на дне бухты Элберри, хотя она и подозревала, что церкви эти вели свою проповедь уже долгое время, маскируясь от непосвященных глаз под что-то другое. Машины «Скорой помощи» принадлежали благотворительным организациям новых церквей, купившим здания, прежде принадлежавшие англиканской церкви в Пейнтоне, Бриксеме и Торки, после чего украсившим все окна этих сооружений одним и тем же любопытным изображением. Особых возражений от антикваров не было слышно, а быть может, им всем просто заткнули рты. Клео не знала причины. Однако посещаемость, как говорили, росла. Приходы состояли за редким исключением из людей пожилых, однако Клео не поддалась их неоднократным попыткам вовлечь ее в основанную на вероучении программу здравоохранения, а также обширный местный развлекательный проект. Соседки то и дело угощали ее россказнями об удивительных представлениях и событиях, пока она не велела им заткнуться. Мэрия и магистрат пребывали в блаженстве, поскольку сектанты сняли часть бремени с местных пришедших в упадок здравоохранительных организаций. Процентов семьдесят жителей побережья уже перевалили за шестьдесят лет. Корпоративное благотворительное крыло церкви Отверзания Ока за последние пять лет скупило больше половины интернатов для престарелых, и качество обслуживания там было непревзойденным.
Однако Клео не могла даже помыслить о том, чтобы завязать отношения с верой, изображающей на церковных окнах, как она полагала, глаз. Один большой глаз. Даже огромный, светящийся, но почему-то самым идиотским образом пустой и неприятный и всегда расцвеченный зелено-желто-черным стеклом, в котором она видела нечто рептильное. Облик окон как бы предполагал их самое пристальное внимание, направленное на тех, кто проходил под ними. Она отметила исчезновение креста над церквями – постепенное, от здания к зданию и без шума.
И в последние дни садовые украшения в Чёрстон-Феррис перестали казаться ей странными, так как интерьеры этих домов, за которыми она так упорно следила, имели более интересный облик.
Большая часть патио соседнего с Кудасами дома была занята аппаратом, состоящим из белых пластиковых труб или шлангов, присоединенных к какому-то приземистому генератору, производившему достаточно тепла для того, чтобы ее тело ощущало его на расстоянии нескольких футов. Исходящий от машины воздух пах жаром, электричеством, маслом. Две самые крупные трубы проходили сквозь задние стены пораженных болезнью домов. Шланги передавали вибрацию, и, если пригнуться к ним поближе, она могла услышать, как вода булькает внутри поливиниловых труб. Аппарат представлял собой своего рода насос. Над машиной крутился вытяжной вентилятор, распространявший подогретый воздух и даже приятный запах соленой воды. Каждая из машин «Скорой помощи», посещавших эту деревню, была оборудована подобным механизмом для фильтрации воды.