Второй Беличий Песок

Квотчер Марамак

Возле мехсарая Макузем были зафиксированы хвосты и уши, причём первое моталось, а второе тряслось. Грызи что-то затевали с "леммингом", паровым зимоходом среднего калибра, самым распространённым из тех, что ездили по Лесам. По сравнению с "мышью" этот паровоз был просто огромный, но что собственно и требовалось - пуши спорили, проще ли греть котёл или оттащить на искомые триста шагов влапную, ибо быстрее. Макузь незаметно прошмыгнул в сарай, убедился что агрегат на месте, и оцокнул Кудуса:

– Эй Ку. Эти гуси ещё не приходили за мышью?

– Да они и не собирались, - цокнул тот, - Они думают, сами на станцию пригоним. А что?

– Да надо кой-чего отвезти, -

не скрыл Макузь, - Заодно проверить. Ну и там знаешь, притирка, утруска, всякий такой песок.

– Ну это как пушеньке угодно, - цокнул Кудус и морда приобрела хитрое выражение, - Дрова с пуха, и всё.

– Вот впух, забыл что кончились...

Достать дрова в цокалище было попроще чем на болоте, но посложнее чем в Лесу, так что пришлось искать санки, идти к двору учгнезда, к дровяному складу, и менять топливо на единицы Добра...

– Оо впух, оригинален как никто!
– фыркнула тамошняя грызуниха, услышав что Макузь намеревается обменять дрова на единицы.

– Да нет, йа думаю оригинален будет тот, кто поменяет дрова на дрова, - хмыкнул грызь.

Проржавшись, пуши таки осуществили обмен. Одними санками было не отделаться, но Макузь собирался схалтурить, а именно только разогреть котёл и потом подогнать мышь к складу. Ещё одним косяком было то, что у мыши не имелось саней, притащили ведь на ремонт! Макузь обошёл всё тот же двор учгнезда и обнаружил вполне годные и пока никому не нужные сани - не мышиные, но сойдут.

Мышиные сани были шириной менее шага, как и сама мышь - паровозик с двухсотлитровым котлом отличался малыми габаритами, за что собственно и заслужил погоняло. Перед топкой имелась скамейка, закрытая сверху навесом, где и усаживался пуханизатор - сидел на хвосте, образно цокая. За его спиной складировались дрова, так что повернувшись, грызь мог вытаскивать поленья и сувать в топку, почти не отрывая ушей от того, что творится спереди машины. Такая практика имела место на дальних трассах, но при езде по цокалищу любой грызь останавливал колымагу, набивал топку и потом ехал дальше - бережёного хвост бережёт.

Макузь как раз набил топку и стал крутить влапную вентилятор наддува, от которого огонь становился ещё сильнее; в топке гудело, отдаваясь от стального котла и не менее стальной трубы; из решётки, которая венчала трубу, валил густой белый дым. Решётка там была для того, чтобы исключить вылетание искр - попадая на раскалённые прутья, мелкие горящие частицы враз догорали. Грызю процесс нравился, потому как если слушать непредвзято, то довольно сложно поверить, что эта печка на лыжах способна сама двигаться - да ещё так, что пух догонишь. Поматывая ушами, Макузь знай себе пихал ещё поленьев.

К тому времени как он прогрел таки котёл, а это заняло килоцока четыре, если прибавить к этому время на наливание воды, подошли молодые пуши из учгнездовых - всмысле ещё более молодые, чем сам Макузь, который тоже в общем был ни разу не старый. Зато уже куда лучше шарил в паровиках, вслуху чего означенные пуши цокнули, а не покажет ли он, почём перья. Мышиные, в данном случае, перья.

Грызь был не против, и показал. Заодно он получил возможность поднять холол и ходить-туда сюда с цоканьем, как тетерев на току, пока слушающие продолжали подтаскивать дрова и пихать их в топку. В нулевую очередь он предостерёг их от того, чтобы повернувшись к топке хвостом, опалить пух на оном - так и до травм недалеко, если на ходу. Наконец вода скипела и пар начал свистеть через предохранительный клапан - теперь можно и. Грызь показал слушающим, на какую погрызень давить, чтобы эт-самое; пуши залезли на мышь с боков, и Макузь дал пару. Колесо с зубьями, придавленное к поверхности пружинами, начало вращаться, и машину потащило на лыжах. По снежной целине зимоход шёл из лап вон плохо, но совсем другое дело по дороге, а так и собирались.

– А ну-ка пуха!
– цокал Макузь и тянул за тросик свистка, чтобы посторонились.

Свист был больше похож на писк, ну в конце концов на то она и мышь. Попискивая, зимоход добрался до дровяного склада, где в сани обрушились поленья, а потом Макузь потащился за искомым на станцию у реки. Любопытные отстали по дороге, подумав слышимо, что ездить с таким профессионалом без нужды - не особо стоит. Грызь натурально давно не держал в лапах рычагов, так что поначалу выписывал по дороге кренделя от кювета до кювета - но вскоре обвыкся и дело пошло. Машинка работала вполне себе годно, а дав полного пару на ровном участке, белкач цокнул бы что даже очень годно, судя по выдаваемой мощности. Тут в основном дело было в том, заморачивались ли ремонтники на компрессию в поршнях, или считали что есть поршень, и ладно - и такое зачастую случалосиха. Таким образом, искомые ходовые испытания были выполнены за килоцок, и более грызь за машину не волновался.

Главное чего он опасался, так это не поломки - в цокалище паровиков пухова туча, всегда найдётся кому дотащить обратно, тем более лёгкую мышь. Опасался он...

– ЭЭЙ ГРЫЗО!!
– белкач, размахивая лапами, выбежал поперёк колеи, - Нужданужданужданужда!!

Макузь подзакатил глаза, но таки остановился и выслушал, почём перья. Перья представляли из себя кучу досок, которые собирались попасть на Шугайскую дорогу, участок двадцать два. Ладно, подумал белкач, вслуху предстоящего похода негоже разоряться на дрова - пусть хоть покроются. Закидав доски, пуши поехали в означенное место, что заняло килоцоков пять, включая выгрузку. Получив причитающиеся Единицы, Макузь цокнул и дал полного пару к станции - опять не вышло, на дороге он нагнал грызуниху, тащившую санки с тяжеленной бочкой. Грызь знал, что грызи ни у кого ничего не просят, даже у своих, так что раскидывать мозгами предстояло лично... Короче цокнуть, отвёз три бочки опять на другой конец цокалища. Дров, взятых в обрез, опять стало не хватать - попёрся на склад. Тут его опять поймали!

Макузь провёл лапой по морде, умылся снегом и потребовал Единиц за две топки - тобишь за сожжёные дрова и ещё столько же. Это не помогло, потому что рейсовый зимоход брал по полторы. Грызь цокнул, что хочет отсурковаться, а ему цокнули, что никто больше водить мышь не умеет. К удаче, возле мехсарая удалось отловить знакомого грызя, который не отказался подменить - так и упилил, хвостяра. Макузь зевнул во все резцы и пошёл в учгнездо: там как обычно, в той комнате где гнездилась зимой Фира, было немудрено отсурковаться. Не то чтобы никого не имелосёнок - напротив, в мороз в тёплой избе толклосиха полно пушей, но так как они занимались пинанием своих умов, то шума много не производили.

Фира сидела ровным счётом там же, где и последние пять лет, и шила лаповицы. Насчёт лаповиц нельзя цокнуть, что те же самые - за это время она нашила воистину пухову тучу всяких предметов, да и лаповицы различались в широком ассортименте. Белка прицокнула, услыхав Макузя.

– Макузь-пуш, кло! Что-то не слыхать тебя давно.

– Возня, Фира-пуш, - кивнул ушами тот, - Рад слышать тебя. Как песок?

– Сыпется, - хихикнула грызуниха, и ещё доцокнула слов сто, конкретизируя.

– О, что это!
– показал на изделие Макузь, - Вроде как лаповица, или?