Второй Эдем
Шрифт:
И снова оба погрузились в любовную тоску и посему налили себе еще по стакану.
– У нее железная воля, – признали они оба. – Вот за это, наверное, я ее и люблю, – уверяли они друг друга. – Чертовы бабы, блин! – Они чокнулись, взаимопонимание достигло высшей точки. Выпивка текла рекой.
– Знаешь, Натан, – заплетающимся языком сказал Макс, – ты самый обалденный парень, ты понял? В смысле, ты правдапонял?
– Слышь, друг, – ответил англичанин, – я тебя люблю, не, чесслово, чесслово, я люблю тебя, парень, черт тебя дери.
Когда сливаются правда и вымысел
Когда
– Давай сразимся, дружище, – сказал он заплетающимся языком, вручая Натану шлем.
Игра называлась «Испытание силы» и позволяла человеку выяснить, кто лучше дерется, он или его друг, не получив при этом ни царапины. Единственное, что нужно было сделать, это надеть шлем, соединенный со шлемом противника. Эти шлемы считывали физические возможности игроков, и виртуальный образ твоего друга становился твоим противником в серии виртуальных боев.
Не вполне трезвые, они пожали друг другу руки, надели шлемы и приготовились драться до смерти, сидя друг напротив друга в мягких креслах.
Внутри шлемов они видели две стоящие друг перед другом фигуры в масках. Одной был Макс, а другой – Натан. Первый уровень предлагал драку без оружия. Битвы как таковой не было, потому что голограмма Макса, такая же сильная и натренированная, как и сам Макс, буквально в порошок стерла голограмму Натана, такую же худосочную, как и ее владелец. Двойник Натана беспомощно дергался, в то время как двойник Макса наносил удары, пинал его, кидал через плечо и бил ногами по голове.
Сидя в креслах, игроки закатывались от хохота, следя за ударами, сыпавшимися на двойника Натана. Неравенство их возможностей было настолько велико, что выглядело комично. Когда первый раунд закончился, тихий голос внутри шлемов сообщил, что Натану лучше сражаться с нунчаку, или ему точно крышка.
Натан захихикал, нащупал в реальном мире стакан, в то время как внутри шлема его голограмма подобрала незнакомое ему орудие, состоящее из двух палок, соединенных цепью. Макс расхохотался, увидев, как сильно голограмма Натана не хочет драться. Макс заставил своего двойника показать свою силу, продемонстрировать удивительный навык владения нунчаку, крутя ими и размахивая над головой. Оба взвыли от хохота и отхлебнули виски, когда двойник Натана сделал единственное, на что был способен сам Натан, а именно – бросил свои палки в двойника Макса и ринулся вперед с целью как следует врезать ему по яйцам. Двойник Макса легко уклонился от пинка, развернулся на месте и одним молниеносным движением так сильно ударил противника, что у того голова чуть не оторвалась.
– Черт! Больно ведь, твою мать, – громко крикнул хохочущий Натан, хотя, разумеется, он не слышал себя внутри шлема.
– Кажется, этот англичанин просто тряпка, – сказал тихий голос внутри шлема. – Возможно, он воспользуется огнестрельным оружием.
И снова появились две голограммы, на этот раз в баре, оба вооруженные пистолетами. Игроки захохотали, когда виртуальный Макс поднял пистолет и выстрелил. Двойник Натана содрогнулся, отлетел назад через стол и свалился на пол. Макс заставил свою голограмму пройти вперед, чтобы закончить дело, когда двойник Натана закричал. Одной
– Шлемы просто потрясные! – сказал настоящий Макс. Он реально чувствовал боль и страх виртуального противника. – Ладно, парень, пришло время последней молитвы, – сказал он очень громко, как поступают все люди в наушниках.
Глядя, как раненый двойник Натана отчаянно пытается отползти, скуля от боли, Макс заставил своего двойника поднять пистолет.
– Ты ведь и правда напуган, верно? – засмеялся Макс. – Что ж, я могу это исправить.
Но когда он прицелился, распростертая на полу фигура резко дернулась. Казалось, Натан содрогается от непереносимой боли. Макс захохотал над извивающейся фигурой, сделал еще один глоток и всадил виртуальную компьютерную пулю в голограмму на полу, избавив наконец ее от мучений.
– Жри землю, чопорный английский ублюдок-колониалист, – засмеялся Макс. – Это тебе за Йорктаун. Я янки Дудл Денди.
Затем голограммы вдруг пропали и начались странные видения. Весь шлем Макса вдруг залился краской, в основном темно-красной, а местами фиолетовой. Максу показалось, что краска залила ему голову. Закружились перед глазами неясные образы. Макс с трудом различил лицо женщины и бегущего маленького мальчика, а потом дом. Было еще много нечетко очерченных фигур. Макс решил, что это, должно быть, люди или животные… Он не мог ничего разглядеть, потому что картинка мерцала красным и фиолетовым. Макс почувствовал страстное желание узнать, что это за фигуры, даже запомнитьих, но не мог… Красный цвет мешал ему, заливая весь шлем, но как-то неравномерно.
– Прикольно, – пробормотал Макс, оценив, насколько мощную и современную графику создатели игры разработали для завершения первой части.
Красный цвет начал пульсировать сильнее. Максу показалось, что и он пульсирует вместе с ним, и, видимо, так оно и было. Это было волнообразное движение, очень сильное и очень неприятное, но все же невероятно притягательное. Цвет стал распадаться, в тот же момент женщина и другие фигуры начали пропадать. Максу было жалко, что они уходят. Хотя он и не понял, что это, он чувствовал тепло, даже ностальгию. Максу стало грустно, он хотел снова увидеть их. Он знал, что это запросто можно сделать, перезагрузив программу. И все же почему-то чувствовал, что сделать этого нельзя, что эти фигуры или воспоминания ушли навсегда, за пределы памяти. Когда они полностью исчезли, Макс испытал иррациональное ощущение утраты. Что-то подходило к концу. Разумеется, он знал, что это просто компьютерная программа, но она казалась гораздо важнее обычной программы.
Затем внутри шлема внезапно возникло лицо Пластика Толстоу. Максу показалось, что появившееся лицо – не точная копия Толстоу, а самПластик Толстоу. На секунду ему подумалось, что сам шлем– это Пластик Толстоу. Но только на секунду… Лицо исчезло так же быстро, как и появилось, но в эту секунду на Макса повеяло самой настоящей ненавистью. Лицо Толстоу само по себе ненависть не выражало, скорее оно было окружено ею, находилось в ее центре. Толстоу и ярость казались одним целым. Макс тоже почувствовал ярость, глубокую и личную, и еще внезапный взрыв непередаваемого гнева. И вдруг, в следующую секунду, вернулась грусть. Отчаянная, безнадежная грусть, от которой у Макса на глазах появились слезы, и он подумал, как бы не замкнуло шлем.