Второй мир
Шрифт:
— Мне, пожалуйста, напиток.
Официант кивнул и вышел.
— Вот что мне больше всего нравится в таких забегаловках. Здесь тебе за деньги подадут все, что угодно. Они исполняют любое твое желание. Тедди, признайся, ты когда-нибудь нюхал настоящий кокаин?
— Нет, — с трудом, сквозь зубы процедил Диксон. После недавних унижений он был готов к чему-то совершенно неожиданному — и худшему.
— И не нюхал, и в себя не втягивал? — Голос презрительно расхохотался. — Прямо как с марихуаной — до того, как ее легализовали. Помню, один из твоих предшественников сознавался, что он «курил, но не затягивался»…
— Я никогда не пробовал.
— Странный ты тип. Мир — полная жопа, и здесь можно делать все, что хочется. Давать волю самым низменным инстинктам, забыть о нравственности… Сейчас можно все: убивать, калечить, трахать малолетку в зад, жрать дерьмо и пить мочу, пробовать любые наркотики — все, что угодно. Зато в Реале, куда все возвращаются отсюда, никто теперь даже не превышает скорости. Все делают свое дело, все вежливы, обходительны, стараются никого не обидеть — просто паиньки. А если очень хочется размазать кого-нибудь по стенке, разбить кому-то башку бейсбольной битой, можно перенестись сюда и выполнить свое желание во Втором мире. Бабах! И никто тебя не арестует. Здесь даже преступления можно совершать за наличные… вот так-то, Тедди!
Голос вздохнул:
— Когда видишь, как тебя встречают по одежке, относятся к человеку в зависимости от того, какое место в обществе он занимает и сколько у него денег на счете, невольно начинаешь думать, что в голове у всех что-то сдвинулось… — Он помолчал; глаза за маской Энди Уорхола застыли, глядя в упор на Тедди Диксона. — Знаешь, я часто сюда наведываюсь. Конечно, не в такие притоны, как этот. Во Второй мир я вроде как сбегаю, чтобы отдохнуть — от работы, от друзей, от родных. Чаще всего хожу в парки развлечений. Они великолепны. Я играю в игры, и мне хорошо. Потом гуляю по «Изумрудному городу», где всем на всех насрать. Всем — и на всех. — Голос наклонился ближе к Диксону: — Я хорошо делаю свое дело. Я один из лучших программистов, с отличием закончил Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. В науку не пошел, а решил делать деньги. Кое-какие сомнения у меня все же оставались. — Он усмехнулся. — И вот к чему я пришел в конце концов: я хожу и слежу за тем, как сволочи вроде тебя делают из нас идиотов. Вешают нам лапшу на уши и думают, будто мы рады. Заставляют нас давиться нашими же собственными мечтами. Интересно, и как у вас все получается? Вы знаете о нас все, абсолютно все. Вы прослушиваете наши телефонные переговоры, сканируете наши кредитные карты, следите за нашими передвижениями по улицам с помощью камер-шпионов. За нами следят даже со спутников. И зачем? — закричал он на Диксона. — За каким хреном вам столько всего знать? Для чего вам столько знать обо всех?
— Чтобы вас защитить.
— От кого? От нас самих?
Дверь открылась; вернулся официант с подносом. Он поставил на стол бутылочки кока-колы и пива; в каждой была соломинка.
— Приглашать ваших гостей, сэр?
— Нет, — сухо ответил Голос. — Я вас позову. — Он жестом приказал официанту удалиться.
— Гостей? — удивился Диксон.
Голос кивнул:
— Скоро мы и ими займемся. Сначала я расскажу тебе о том, как вы за нами следите, а потом ты расскажешь, каким образом вы нас защищаете. — Он нагнулся вперед и отпил пива. — Я был… и до сих пор являюсь… тем, кого принято называть образцовым гражданином. Я много работаю, законов не нарушаю, беру только то, что мне причитается. Рабочая лошадка, обычный нормальный человек. Я разбогател, но не перестал быть обычным, нормальным человеком. — Неожиданно он ткнул пальцем в Диксона:
— Пей и хотя бы притворись, что тебе интересно!
— Мне интересно. — Диксон взял стакан и принялся пить через соломинку. Кола оказалась вкусной — свежей, со льдом. Вдруг он понял, до чего хочет пить. Он жадно отпил еще один большой глоток.
— Когда-то я был женат. Наша семья — образцовая, прямо как из глянцевого журнала. Дружили с детства, мечтали о великом будущем… два сопляка! Самый лучший любовный роман. Дженни тоже работала. Как все современные женщины. Им кажется, будто они что-то упускают, если не ходят на работу. Да, мир изменился. Людей как будто выпускают на конвейере. Если женщина не работает, все думают: с ней что-то не так. Правда, моя жена сама признавалась, что охотно сидела бы дома и растила детей. Она любила возиться с детьми. Но ей казалось, что она поступает неправильно, что она не такая, как другие, как ее подруги. Чтобы соответствовать всеобщим ожиданиям, она каждый день с девяти до пяти просиживала на ненавистной работе. У нас было двое детей. Девочка и мальчик, разница между ними тринадцать месяцев, родились почти в один день. Странно, но лучше всего запоминаются именно такие мелочи. Да, почти в один день…
Голос снова хлебнул пива.
— Они были обычные, средние — ничего особенного, обычные хорошие дети, со своими заскоками, как у всех нормальных подростков. А потом наш сын, Том, сбился с пути. Ему исполнилось четырнадцать, он играл в футбол — более того, по-моему, именно в футболе он бы добился замечательных результатов. Характер у него был настоящий, спортивный, и талант заложен от природы. В общем, великий спортсмен в процессе становления. Способности он унаследовал не от меня. Только ему не нравилось после школы возвращаться в пустой дом, и потому он связался с дурной компанией. В нее входили в основном ребята постарше. Почти все сидели на наркотиках, некоторые ими торговали. Но Том держался в стороне, не сбивался с пути истинного, не притрагивался ни к какой дряни. Друзья любили его, потому что он был хорошим спортсменом. Потом кто-то из них признавался: они сами следили за тем, чтобы он не сел на иглу, не скурился. Они хотели, чтобы он добился успеха, победил. Для них, наверное, приятно было греться в лучах его славы. — Голос пожал плечами. — Кто знает? Я не аналитик. В общем, они о нем заботились… — Он замолчал, внезапно погрузившись в раздумья.
Несмотря на то что ему грозила опасность, Диксон по-прежнему оставался политиком, человеком, которому по должности положено проникаться чужими заботами. Несмотря на многочисленные недостатки и слабости, Тедди Диксон невольно заражался чувствами своих избирателей.
— Продолжайте! — велел он.
Голос злобно посмотрел на него, очевидно раздраженный, что Диксон прервал его размышления. Все же просьбу он выполнил:
— Однажды ко мне нагрянули полицейские — явились прямо на работу. Ты даже не представляешь, как высокомерно они со мной разговаривали! Им доставляло удовольствие прийти в одно из самых охраняемых мест в стране и обращаться со мной, как с дерьмом. «Мы хотим поговорить о вашем сыне. У нас все основания полагать, что он торгует наркотиками». Вот так! Я спросил, какие у них доказательства, и они достали смарт-диск. Я просмотрел его на своем компьютере. Его засекли камеры-шпионы и вели от одного места к другому. С теми, остальными, Тома ничто не связывало. Ну да, он с ними болтался после уроков, но никогда ничего не брал, не передавал… Типичный случай «вины по ассоциации». На записи я видел, что другие из его компании торгуют наркотиками; видел, как другие их принимают. Видел всех. На всех камерах, которые за ними следили. До того дня я даже не понимал, до какой степени шпионы проникли в нашу жизнь. Можно сказать, с ногами влезли. Несмотря на то что я… — Он осекся. — Не важно, речь не обо мне. Итак, копы сказали, что собираются взять всю банду. Не было у них никакой банды! Обычные заброшенные дети, у которых уйма свободного времени и нечем заняться. Всем было на них наплевать. Я заметил, что против моего сына нет никаких улик, но копы ответили: какая разница? В тот вечер, до того, как Дженни вернулась домой, они арестовали их всех. В участке я встретился с другими родителями. Некоторые догадывались, что ждет их отпрысков, но большинство испытало такой же шок, как и я. Мы жили в хорошем, приличном квартале… Ну да, мы не давили на своих детей. В конце концов, все мы трудились в поте лица, чтобы у них была лучшая жизнь, а получилось совсем по-другому. Они сбились с пути, потому что нас не было рядом и мы не могли помочь им взрослеть. Дженни перенесла случившееся хуже всех. Она возложила всю вину на себя. Я твердил ей, что она не виновата. Она меня не слушала, проплакала всю ночь. И тяжелее всего то, что она не знала, как ей справиться с бедой. Мы привыкли к спокойной, размеренной жизни, привыкли, что нам ничто не угрожает. Настолько привыкли, что разучились элементарно справляться с трудностями. Никто сейчас этого не умеет, ни обычные люди, ни богачи из пригородов. А уж если приходит настоящая беда… Мы ходим на работу, нам хорошо платят, мы радуемся жизни, ездим в отпуск — или переносимся во Второй мир, или смотрим телевизор. Жизнь стала спокойной, стерильной — и однообразной, как в аду. А потом приходит беда, бьет тебя наотмашь… и ты не знаешь, как с ней справиться!
Голос допил пиво.
— На следующий день его судили. И приговорили. Год колонии с отсрочкой на три месяца. У них не было ни одной улики. Хотя все его друзья как один заявляли, что Том невиновен, что он никогда ничего не употреблял и никому ничего не передавал. Знаешь, что его сгубило? Запись одного телефонного разговора и одно электронное письмо. Кто-то позвонил ему домой… к нам домой… и спросил, где один его приятель. Звонивший говорил, что ему срочно нужна доза, и передал моему сыну, что именно он хочет купить. Мой сын… дал ему номер телефона того приятеля. Вот и все. Просто передал телефон. Мой адвокат спросил судью, имелся ли ордер на прослушивание телефона. Судья ответил: ордер не понадобился. Оказывается, полиция установила, что я пользуюсь услугами иностранного провайдера. В наши дни ведь можно выбирать провайдера откуда угодно, вот я и выбрал того, что подешевле… Хочешь верь, хочешь не верь, но они сказали, что, раз звонок осуществлялся частично за пределами Соединенных Штатов, по «Закону о наблюдении за иностранной разведкой» они имели право прослушивать меня, как любого иностранного гражданина!
Голос покачал головой; Диксон заметил, как его похитителя передернуло.
— Возникает следующий вопрос. Откуда они, черт их дери, узнали, что я пользуюсь услугами иностранного провайдера? То же самое с электронной почтой. Приятель сына зашел как-то к нему в гости и с его компьютера послал имейл своему дружку, который тоже сидел на игле. В качестве улики копы предъявили в суде перехват послания. Суд снова учел улику, потому что мы пользовались услугами иностранного провайдера. И ордера не потребовалось. Приятель сына не скрывал, что письмо послал он. По его словам, в то время как он его писал, моего сына даже и в комнате не было! Но его показания не повлияли ни на судью, ни на полицейских. — Голос откинул голову на спинку кресла и внимательно посмотрел на Диксона: — Значит, вот что ты называешь «защитой»?
— Можно же подать апелляцию. Есть…
— Конечно есть. И все проявляют, как теперь говорят, нулевую толерантность. А виноваты во всем вы, политиканы! Признайся, зачем вам все это?
— Главное — не упустить крупную рыбу. Как говорится, лес рубят — щепки летят… Ну а от ошибок не застрахован никто, в том числе и судьи.
— Ничего подобного! Вы все из кожи вон лезете, только бы вас заметили, выбрали на новый срок. Ради этого вы готовы на что угодно… Стыд и позор!
— Апелляционный суд непременно…