Второй подарок судьбы
Шрифт:
– Ладно, давай завтра ты у меня поспи, к Насте своей сходи. Она ведь пострадавшая. Может, уговоришь ее не подавать заявление, коли все так.
– Я не могу ее об этом просить, идиот! – пытался орать Панкратов и тут же задыхался от резкой боли в груди. – Как я могу ее просить об этом, что ты городишь?!
– Молча, твою мать! Попросишь – одним висяком будет меньше. Ты не попросишь – я попрошу! А с этим Дедом Морозом мы как-нибудь… Замнем может, а? Вон прокурорский сынок в прошлом году сбил человека на пешеходном переходе. Насмерть сбил, Сереж, пьяный был вдугаря. А дело даже заводить не стали.
– Ты меня с этой гнидой не равняй! – кулак Панкратова
– Спать давай, Сереж. Завтра… Все завтра, идет?
Снег хрустел под ногами праздничной карамелькой. Сыпал сверху невесомыми ватными хлопьями, долетал до земли и тут же превращался в нарядно хрустящую карамельку. И голова, как ни странно, от этого хруста не болела. Что значит на воле! В больнице даже шорох жалюзи вызывал раздражение. А когда в палату врывались громогласные нянечки с медсестрами и принимались трясти тряпками, градусниками и громыхать тележками с размазанным по тарелкам завтраком, Насте хотелось плакать. И еще домой очень хотелось. Первый раз за последние годы остро хотелось домой, в свои стены. И первый раз с того времени – тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, – захотелось новогодней елки в блестках мишуры. И гуся из духовки с зажаренной спинкой, и пирогов ароматных с курагой и корицей, и чтобы всюду – мандарины, мандарины, и конфет еще чуть-чуть.
Смешно! Смешно и странно: Новый год-то она пропустила! Проспала на больничной койке с перебинтованной головой. И Новый год, и Рождество. Еле-еле ее влиятельная тетя уговорила врачей отпустить ее хотя бы к четырнадцатому января домой.
– Полноте, батенька! – умасливала она всеми правдами и неправдами Настиного доктора. – Девочке давно уже хорошо. А дома будет еще лучше. Хватит ей уже государство объедать, она же здорова!..
Отпустили ее неожиданно, прямо утром тринадцатого. Настя даже суеверно пальцы скрестила, забирая больничный. Что-то ждет ее за воротами клиники в этот день?
А за воротами ждал ее сюрприз в виде мягко усыпающего землю снега. Тишина, никакого ветра, и осторожно слетающие на землю снежинки. И еще – толпы беспокойно снующих по магазинам людей, не желающих вот так, за здорово живешь, расставаться с новогодними праздниками. Они бегали, улыбались и поздравляли друг друга с наступающим старым Новым годом. Раньше такого не было, этот праздник был не в чести. Теперь по-другому. И хорошо, что так. Настоящий-то она проспала!
Настя медленно брела по улице и тоже улыбалась всем. Кивала хмельным парням, зазывающим ее с собой на вечеринку. И чем ближе она подходила к дому, тем острее ей хотелось, чтобы там ее ждал кто-то. Пусть она откроет дверь своими ключами, которые ей отдал раздавленный недавними обстоятельствами Сергей Панкратов. Переступит порог, а там…
Может, все же тетя догадается поставить елку, а? Может, и пирогов напечет? Ну так хочется потеребить мохнатую еловую лапку, потрогать блестящую сосульку, покрутить любимый шарик с чуть облупившимся краешком. А потом, когда стемнеет, погасить верхний свет, зажечь огни на елке, забраться с ногами на диван и смотреть, как вздрагивает от неуловимых сквозняков разбросанный по новогоднему дереву дождик.
День сюрпризов – тринадцатое января, удался! Да, да, да!!!
Тетя не напрасно вызволяла ее из больничных застенков. Она готовилась заранее. Настя остановилась во дворе, задрала голову и с улыбкой посмотрела на свои окна. Там – в окне гостиной, в ранних зимних сумерках особенно заметно, что-то странно моргало красным, голубым, зеленым. Это не могло быть ничем, только новогодней гирляндой, и она точно на елке! Где же еще ей быть, где?!
И лифт ее дождался, и домчал на этаж без задержек и поломок, хотя и те, и другие в их подъезде случались, и не раз. И дверь ее квартиры открылась сама собой, даже без ключа. Значит, ее там ждут.
Точно, ждали! Тихо бормотал телевизор в гостиной, пахло свежей хвоей. Смешная ее тетушка! Смешная, родная и любимая! Люди уже избавляются от елок, а она ее, где-то раздобыв, только поставила. И пахло чем-то очень вкусно. Даже голова закружилась от пряного мясного духа.
Стянув шапку с коротко остриженных волос и пристроив на вешалке куртку, Настя разулась и, осторожно ступая в носках по дощатому полу, начала красться в гостиную.
Там и правда стояла елка, она не обманулась. Огромная, под потолок, нарядная – такая, что у нее в глазах зарябило от огней и игрушек. Телевизор был включен. И все. В гостиной никого не было. Тетя наверняка орудовала у духовки. Да, вот и грохот посуды оттуда послышался. Только – странные дела – чертыхнулся кто-то совсем не ее, а мужским голосом.
– О! Ты уже вернулась, привет – Панкратов с силой дул на обожженные пальцы, глядя на Настю со смущенным ожиданием. – Я тут вот хотел тебе сюрприз подготовить. Ничего, что командую?
– Ничего. А… Тетя где?
– Тетя? Тетю я уговорил остаться сегодня дома. Ничего, что я снова командую? – Он схватил со стола полотенце, намочил его холодной водой, обернул им ладонь и кивнул в сторону газовой плиты. – Там у меня гусь. Хотел свинину зажарить, твоя тетка – упрямая, черт, – не позволила нарушать традицию. Не знаю, что вышло. Повар из меня… Настя… Ты это… Я ведь ни на чем не настаиваю…
– Это ты о чем?
Голова снова принялась кружиться, пришлось присесть на табуретку, хотя смотреть на Панкратова в таком положении было жутко неудобно. Он был высоким, большим и все время мотался туда-сюда, и еще… И еще он был необыкновенно красивым. Может, оттого и голова у нее закружилась?
– А мне волосы обрезали, Сережа, – Настя смущенно провела по коротко остриженному затылку. – Я, наверное, смешная теперь… Знаешь, я рада, что ты меня встретил.
Он замер на полпути от газовой плиты к раковине. Посмотрел на нее. Осторожно, чтобы не громыхать, поставил грязные миски в раковину и, прокашлявшись, сказал:
– Я тебя не встретил, Настя. Я тебя ждал! Очень ждал, когда ты вернешься.
– Правда?
– Правда, – он подошел, опустился на коленки перед табуреткой, на которой она сидела, и прижался щекой к ее боку, осторожно приобняв. – Я так тебя ждал! Все боялся, что ты вернешься и не примешь меня, выгонишь.
– За что? – до его волос вдруг так захотелось дотронуться, а боязно было. – Почему я должна была тебя выгнать?
– После всего, что натворила моя семья…
– Кстати, как они?
– Они уехали. С Ленки после твоего заявления об отказе в возбуждении уголовного дела все обвинения сняли. А сын… Сына его подельники не назвали при допросах. Был очень крупный разговор с ним в отделении, решили на первый раз его как бы… простить.
– А ты? Ты его простил?
– Я? – Он крепко зажмурился и замотал головой. – Я – нет! Я не могу, Настя, простить его. Не могу! Ни ему, ни ей простить не могу того, что они натворили! Они уехали к ее родителям очень далеко, навсегда. Теперь я один, и прошу тебя…