Второй шанс. Счастливчик
Шрифт:
– Да все сделал, – поморщился уже я. – Как оклемался, вот Героя дали. Мурату тоже – посмертно. – Я молча опять налил.
– Разрешите обратиться, товарищ майор, – вдруг раздался голос из-за спины. Я обернулся. В дверях стоял боец из «волкодавов».
– Слушаю.
– Всех нашли. Ждут снаружи.
– Так заводи.
И тут я увидел всех своих друзей. Наконец-то наша армейская семья в сборе, не хватает только Мурата и Толяна. Ребята зашли с поникшими головами и встали так же, как до них стоял Вано.
– Чего там на полу интересного, товарищи офицеры? Гривенник закатился? – с хитринкой в голосе спросил я. Глаза всех прибывших загорелись ярким огнем, и парни
– Ну хватит, хватит, черти. Кости уже трещат, – взмолился я, когда начал уставать от объятий.
– Серега, командир, братка! – кричали и галдели наперебой друзья. В таких честных, настоящих мужских объятиях я давно не бывал. Вот это и есть настоящая дружба. Наверное, именно этого мне и не хватало после возвращения.
Позже я отдал распоряжение о построении всех пленных. Толкнул короткую речь. Самым старшим в лагере оказался дивизионный комиссар, еще с сорок второго тут. Был захвачен в солдатской форме, вот и остался жив. Не вопил и не говнялся, и то хорошо. Были три полковника, шесть майоров, четыре капитана и десяток лейтех. Остальные рядовые, да несколько сержантов и старшин. Вообще-то я был очень удивлен видеть здесь командиров. Ситуацию прояснил высокопоставленный «язык».
– Я по своей инициативе оставлял здесь офицеров, солдаты под привычным руководством лучше работают и не придумывают способов бегства.
Самолетами вывозить такую ораву не получится. По радио нам был дан приказ о формировании отряда и на прорыв своими силами. Вооружить удалось только двести человек. Но так как до линии фронта тут около сорока километров, с той стороны будет помощь в виде наступления танковой бригады. Должны бывшие пленные выйти, должны. А мне с друзьями и обергруппенфюрером был приказ вылетать самолетом. Ребята сначала покривлялись, дескать, они со всеми вместе пойдут. Но я рявкнул, что приказы не обсуждаются, и все примолкли.
В общем, ушли мы нормально. Потерь не было, начальство было довольно. Позже узнал, что при прорыве линии фронта погибла почти половина бывших пленных. Ну, а как еще? Война, немцы сейчас злые, люлей получают по всему фронту, а тут такая наглость. Да ещё и прорывающиеся наглецы были почти голые и без оружия, вот поэтому и потери.
Ребят мариновали около недели. Причем в госпитале. Никого не посадили, все обошлось. Ребята попали в плен чуть «теплыми», почти все без сознания. Повезло, сразу не добили, а в лагере свои выходили, короче, их оправдали и после восстановления вернут на службу. Хотел перед Берией за них поручиться, так даже и не пришлось. Ребята ранее уже всем все доказали. Как мне пояснил Истомин, если бы они сотрудничали с режимом оккупантов или раскрыли какие-то важные секреты, их в лагере точно бы не было. Я опять осел в Ленинграде. Так и буду, наверное, готовить группы. Мои новые подопечные получили боевое крещение. Причем сразу выполнили на отлично первое же задание. Дальше им предстоит служить без меня. Я специально тренировал их так, чтобы моей значимости в группе было минимум. Оставлю себе только Митрохина и Сему, того, что так хорошо двигается по лесу. Да и вообще, доволен я им был, для нашей группы парень отлично подходил.
Попросил Истомина выбить ребятам отпуск на восстановление и перебросить ко мне. Отдых нужен был всем, а им после плена особенно. А там посмотрим, куда выведет.
Прошел месяц. Парней вернули в строй, сейчас они со мной в Ленинграде, тренируются, вместо отдыха. Скоро подходит конец сроку, что им дали на восстановление сил и здоровья. Я не выделял уже особо Деда. Просто за годы войны все мы стали друг другу братьями. Мы и правда были семьей. Со Светланкой мы помирились и больше не ругаемся. Она все поняла и простила меня за мой характер. Радовалась, что меня пока не собираются отправлять на фронт. Хотя я уже думал о том, чтобы проситься вместе с парнями. Боюсь их отпускать, одного потерял и хватит. Толя идет на поправку. Уже в сознании, но вставать не дают. После такого срока в бессознательном состоянии его держали под плотным присмотром врачей. Говорили, что все будет хорошо, но сразу заявили, что ему светит полная демобилизация.
– Триста метров, на два часа. – Винтовочный ствол, обмотанный грязно-белой лентой, чуть сдвинулся. – Видишь его?
– Вижу, готов, – я убедился, что вокруг нет наблюдателей. Иначе риск большой, уберешь одного, а взамен еще десяток вылезет.
– Стоп, Четвертый засветку усек, – Митрохин слушал рацию. – Дальше, примерно настолько же, но левее. Опытный черт.
– Во-от, вижу его. Стрелок именно он, ближний приманка. Не трогайте этого ушлепка, стрелка я возьму. – Как хорошо стало со связью. Недавно нас оснастили небольшими рациями, причем хорошо защищенными. В круговерти уличных боев засечь нас очень трудно. В городе постоянно работает не один десяток радиостанций, и найти нужную у немцев не получится. Это у себя в тылу они смогут запеленговать любой передатчик, а во время боя, да когда отступают…
Шел ноябрь 1943 года. Мы уже за границей. Идут бои на Варшавском направлении, и нас направили на свободную охоту. Да, я вернулся на фронт, решили вместе с женой, что так будет лучше. Варшаву будет штурмовать Константин Константинович Рокоссовский, не лично, конечно, а его Первый Белорусский фронт. Ну а мы тут зависли в Белостоке. Тут организовалась довольно большая банда подпольщиков. Суки, валят наших исподтишка, прикидываются гражданскими или бойцами польской армии, а потом стреляют в спину. Ну не воюем мы с безоружными, а эти гады его прячут. А теперь вот еще ими стали пользоваться наши коллеги из СС. Этих подставляют и работают снайперскими группами, отстреливая наших командиров. Мы было уже проехали этот город, но Рокоссовского, который знал, что мы тут, попросил Горбатов. У того треть штаба выбили, вот и попросил помочь. Да, с недавних пор нашу группу просят помочь, а не приказывают. Даже Жуков.
Не знаю, то ли крайняя командировка на нас всех так отразилась, то ли еще что, но мы стали как заговоренные. А главное, поперла какая-то военная удача. Ранений нет, стрелять лично я стал еще лучше. С рациями теперь вообще красота.
– Передай мне «семидесятку», я на этом эсэсовце автограф оставлю, – с недавних пор из «винчестера» я делаю мало выстрелов, но зато каких. «Винчестер» приятно скользнул в руку. Патроны внутри, патроны я для него снаряжаю теперь сам. Все, от капсюля до навески пороха и придания формы пуле, все делаю сам. И «винт» меня за это благодарит.
Колпачок с прицела повис на коротком шнурке, и глаз зацепился за картинку. Двенадцатикратная оптика на такой дистанции просто мечта. Видимость сто процентов. Я не вижу только цвет глаз стрелка, остальное хоть картину пиши. Вижу расцветку камуфляжа на рукавах, маску с прорезью для глаз. Палец выбирает короткий ход спускового крючка и замирает на мгновение. Спуск настроен на усилие в полтора килограмма, очень легкий. В этот момент цель как будто что-то почувствовала. Ствол винтовки противника медленно доворачивается в мою сторону и… Ничего он сделать не успел, как и многие до него.