Второй шанс. Ведун
Шрифт:
В неверном свете ночника вижу страшную картину. Двое каких-то мужчин. Кажется, они из соседнего купе. Точно, видел раньше этих двух усачей с военной выправкой. Один склонился над матерью, что там делает, мне не видно. Только её дергающиеся ноги под одеялом. Второй навалился на сестрицу, одной рукой зажал ей рот, другой обхватил тонкую шею и душит. Девочка уже не пытается вырваться из лап злодея, похоже, бандит своей цели добился.
«Кажется, маму тоже душат», – дошло до моего сознания.
Тут первый сместился так, что мне стало видно лицо матери с выпученными от боли глазами и руку душегуба на её шее. Мать меня также увидела и негромко, но вполне различимо прохрипела:
– Андрюша беги, мальчик. Зови лю…
На какой-то краткий миг всё у меня внутри будто оборвалось. Я замер соляным столпом будто жена Лота при бегстве из Содома. Лишь громкий шепот, обращенный к подельнику, того, кто душил маму: – Дан, займись щенком! – вывели меня из состояния ступора.
Горло перехватило спазмом, будто один из душегубов крепко стиснул мою шею своими огромными лапищами, по этой причине я не смог заорать на весь вагон, всего лишь выдал сдавленный хрип. Однако, это не помешало мне, что было мочи, рвануть в сторону тамбура. Будто какая-то невидимая сильная рука толкала меня в спину. А сзади вслед за мной из купе выскочил тот самый Дан – душитель моей сестрицы. Самого мужчину я не видел, ощущал его присутствие по колебаниям теней, отбрасываемых керосиновыми лампами и легким шагам за спиной.
Так или иначе, имеющаяся в моем распоряжении фора позволила мне первому ступить на основательно заплеванный и покрытый окурками металлический рифленый пол тамбура. Интуиция ли, провидение ли, короче, какое-то шестое чувство заставило меня кинуться к одной из дверей и дернуть ручку на себя. Удивительно, но обычно запертая на ключ дверь, на этот раз распахнулась без каких-либо усилий. Похоже, бандиты после удачной операции планировали покинуть вагон именно этим путем. Снаружи непроглядный мрак, ледяной ветер забрасывает внутрь вагона колючие снежинки и безжалостно вытягивает скудные остатки тепла из тамбура. Колебался недолго. Появление преследователя, заслонившего своим телом свет из коридора, стимулировало к отчаянному прыжку навстречу ветру и ночной темноте.
Сильная боль от удара о твердую бугристую поверхность, кажется, щебенчатая насыпь. Потеря на краткий миг ориентации во времени и пространстве. Каким-то образом нахожу в себе силы, чтобы подняться на ноги. Чувствую под босыми ногами холод. Тапки соскочили при падении. Искать нет времени – вдруг душегубы все-таки решат за мной гнаться. Нужно срочно бежать отсюда к людям.
На мое счастье царящий вокруг мрак оказался не столь беспросветным, как это виделось из окна вагона. Причиной тому первый выпавший в этом году снег, покрывший белым саваном открытые участки местности и отяготивший кроны деревьев. Железная дорога выделялась на светлом фоне темной полосой.
Не мешкая ни мгновения, рванул в сторону чернеющей неподалеку кромки леса. Мне казалось, там будет теплее и безопаснее, чем на открытом продуваемом всеми ветрами пространстве. Ошибочка вышла. Бежать по темному лесу в ночной темноте стало еще той задачей. Частенько незащищенные подошвами обуви ступни наступали на что-то острое, а по телу время от времени прилетало от хлещущих веток, особенно неприятно доставалось рукам, коими я вынужден был прикрывать лицо. Пришлось сбавить темп. Благо на темной лесной подстилке не покрытой снегом не оставалось следов от моих босых ног и о преследователях можно было забыть.
В какой-то момент неудачно скатился с крутого склона подвернувшегося на пути оврага. Во время падения на что-то напоролся боком, кажется это был торчащий из земли обломок сухого куста. Сильная боль в разодранном боку неожиданно привела меня в чувства. Какое-то время брел вдоль ручья, текущего по дну оврага. Затем, когда склон стал более пологим выбрался наверх. На этот раз оказался в чистом поле. Далее мозг будто выключился, лишь помню, что куда-то брел, дикий холод терзал тело, отодвигая в сторону все прочие болевые ощущения от ран, полученных на склоне оврага и до этого при падении из вагона и ходьбе по лесу.
В какой-то момент заметил огонек на фоне темных деревьев и рванул к нему изо всех оставшихся силенок. Не добежал. Острая всесокрушающая боль подавила желание бороться за жизнь…
– А-а-а! – проснулся от громкого звука собственного голоса.
Вроде живой. Лежу под овчиной на матрасе, набитом душистой травой, и на такой же подушке. Ночная темень. Привычный гул ветра в печной трубе. Лихорадочно ощупал тело. Руки ноги на месте. Зудящий рваный шрам на боку никуда не делся. Все прочие болячки и трещины в ребрах, благодаря целебным мазям Василисы Егоровны, давно затянулись и более о себе не напоминают.
На мой крик из соседней комнаты прямо в ночной рубашке примчалась обеспокоенная хозяйка с горящей керосиновой лампой в руке. Присев на кровать сбоку, она поставила светильник на пол, и сухой ладошкой коснулась покрытого холодным потом лба. Затем для чего-то сжала между пальцев мочку моего правого уха. Кажется, ничего опасного для моего здоровья не обнаружила. И уже без тревоги в голосе спросила:
– Что с тобой, милок? Неужто сон нехороший привиделся?
– Именно сон, бабушка.
Я подробно пересказал доброй старушке содержание своего ночного видения, вызвавшего столь бурную реакцию моего нового не до конца окрепшего организма.
Выслушав мой рассказ, Василиса Егоровна какое-то время сидела, молча пялясь в бревенчатую стену. Наконец она вышла из состояния медитативного транса и негромко пробормотала себе под нос:
– Значица, ты у нас Андрей. Мать твою с сестрой, скорее всего, душегубцы кровожадные лишили жизни. Таперича понятно, как ты оказался один в нашей глухомани, босый и в своем легком костюмчике.
– А может быть, это всего лишь сон и никакого отношения к реальности не имеет?
– Не, малец, мню, не простой сон ты увидал. Фамилию, часом не узнал свою?
– Не, бабушка, не помню, хоть убей.
– Ладно, по утряне в Боровеск отправлюсь, может на станции что-нить удастся узнать. А ты покамест поплачь, коль невмоготу будет. Слезы, мальчик, оне горе из души хорошо изгоняют и от всяких нехороших мыслев отвращают.
– Каких мыслей, бабушка? – поинтересовался я.
Старушка смутилась и пробормотала скороговоркой:
– Ладноть, спи, Андрюша. Завтрева дел полно.
Пожилая женщина осенила меня двуперстным знамением и удалилась на свою половину, отгороженную от прочего пространства дома дощатой перегородкой до самого потолка и обогреваемую одной из стенок кухонной печи. В свою очередь означенное помещение было разгорожено на две неравных половины. Что потеплее и поменьше была спальней Егоровны, а что побольше являлась приемным покоем для нуждающихся в срочной медицинской помощи жителей окрестных деревень и сел. Туда даже отдельный вход со двора имелся, чтоб – по словам хозяйки – «грязными ножищами чистый пол не топтали».