Второй шанс

Иванович Юрий

На такое утверждение у худенькой Табити вдруг нашлись возражения:

– Подобное несправедливо! Пусть он и нищий, безграмотный пастух, он имеет все права на жизнь! И не его вина, что его решили использовать в своих интересах нынешние представители высшей власти.

– Ну-ну! – не удержалась от сарказма пышногрудая Симелия. – Посмотрю, как ты к нему станешь относиться после осквернения собственного тела! Особенно когда вдруг поймёшь, что понесла от него и станешь матерью ещё одного нищего пастуха.

– Тварь! – вырвалось в ответ у Табити. – О такую, как ты, зазорно замараться даже пленнику

из варваров, не то что бедному скифу!

И на это Приакс меланхолично покивал головой, но не одобрил:

– За ненависть друг к другу будете наказаны обе. Потому что должны понимать главное: кто бы из вас ни стал царицей, без помощи кузины ей будет нелегко усидеть на троне. Вы должны будете до конца жизни защищать и поддерживать друг друга во всём, ибо смерть облечённой властью тут же повлечёт за собой гибель доверенной соратницы. И вообще ваше поведение мне непонятно… Ещё недавно вы были лучшими подругами и души не чаяли друг в дружке. А что изменилось за последние дни? Неужели внимание этого самца, который во время обряда должен вас осквернить, вызвало у вас неуместную ревность?

– Ревность?! – при полном молчании своей кузины возмутилась Симелия. – К этому вонючему и грязному овцеводу? Дайте мне сагарис [1] , и я сейчас же изрублю этого нищеброда на мелкие кусочки! Пусть лучше меня осквернит некто более достойный и мужественный!..

– Тебя обидело его долгое игнорирование твоего тела? – вкрадчиво спросил старец.

– Да! И только за это его следовало казнить ещё вчера! – с раздражением и досадой вскричала пышногрудая красотка. – Более страшного оскорбления я не получала в своей жизни и, надеюсь, никогда более не получу.

1

Сагарис – скифский боевой топор: длинная рукоять и на ней узкое топорище.

– Жаль, внученька, что ты не понимаешь великого смысла этого обряда, – вновь прискорбно закивал Приакс. – Смирение, умение принять неизбежное, и после этого остаться гордой, чистой и незапятнанной – вот глубинный смысл предстоящего испытания. Тем более что позора для вас нет. Разделяя постель с потомком самого царя Липоксая, принимая в себя его кровь, вы становитесь ещё выше, ещё величественнее… Затем пережитое вами должно скрепить и вашу дружбу одной великой тайной.

Такие речи опять до крайности обозлили Симелию.

– Тайна останется таковой только после твоей смерти! Твоей и твоих слуг!

– Да слуги и так немые, – ухмыльнулся дед. – И за ворота этой усадьбы никогда не выходят. Зато умеют очень многое… А посему не стоит и вам разбрасываться такими ценными кадрами. Лучше их пригреть возле себя, после моей смерти пригодятся…

Слушал всё это Александр Свиридович Кох с самыми разными, противоречивыми эмоциями. Увиденное казалось ярким историческим фильмом, в котором чудом удавалось оказаться ещё и участником. Только вот всё обдумать и сопоставить между собой было некогда, но самое главное академик уловил: жить этому телу осталось недолго. Если не после первого «осквернения» тела Табити из рода Иелькона, то уж после последующего соития с Симелией Ракимет точно состоится

неприятная казнь.

Подобные обряды казались дикими, несусветными и никогда не упоминались отцом Александра, тщательно и всю жизнь изучавшего историю скифов. Но не факт, что сейчас Кох находился именно в своём мире. Это могла быть и параллельная вселенная, и совсем иная планета, развивающаяся по тем же историческим канонам. Да и опоздание при переводе с незнакомого языка говорило о многом.

В любом случае следовало обеспокоиться сохранностью данного тела. Пусть оно даже и оказалось в сравнительной власти иного сознания единожды и на короткое время. Поэтому Александр стал готовить вопрос, заставляя шевелиться не совсем послушные губы. Получилось несуразно, с заиканием, и опять с какой-то пятисекундной задержкой.

– Может, и я пригожусь больше живой, чем изрубленный сагарисом?

Старик даже привстал от удивления, когда дослушал всё предложение и осознал его смысл. Да и движения головой на этот раз разнообразил: мотал ею из стороны в сторону. Но теперь его речь оказалась наполнена сарказмом и ехидством:

– Хо-хо! Неужели наш гордец и ослушник снизошёл к общению с нами? С недостойными его взглядов и даже помыслов? А как же данное тобой слово больше с нами не разговаривать?

– Моё слово! – Кох постарался вещать высокопарно, раз имел такое право благодаря особой древности и значимости своего рода. – Я его дал, я его и забрал!

Кажется, здесь ещё подобное изречение не было известно. Потому что справа послышалось удивлённое хмыканье, а глаза у деда стали чуть ли не квадратными. И, задавая вопрос, он показался несколько растерянным:

– Это ты к чему?

– Да к тому, что понял: никто меня и моих потомков не защитит лучше, чем я! Да и род великого Липоксая не имеет права прерваться. Поэтому я готов вынести любые тяготы и невзгоды, возлечь с кем угодно и на каких угодно условиях, лишь бы выжить самому и обеспечить выживание своего потомства.

– Ого, как ты заговорил… Можно сказать, что это…

– Речь не юноши, а мужа! – продолжил с нарастающим пафосом академик вместо Приакса. – При этом даю торжественную клятву именем моего предка, царя Липоксая, что сохраню в тайне всё, что здесь происходило и ещё произойдёт!

Возвышенности слога очень мешала медлительность произношения, натуга в голосе, прорывающееся заикание, но постепенно речь налаживалась. Если бы ещё не страшная сухость во рту, мешающая ворочать языком, через пару минут такой говорильни можно было бы общаться на любые темы и сколь угодно долго.

Но жажда напомнила о насущном.

– Следует прекратить эти наши бессмысленные мучения и напоить в первую очередь девушек. И поспеши, старик, рассказать о перспективах и условиях моего дальнейшего существования.

Но тот, видимо, никуда не спешил или преднамеренно издевался. Потому что опять присел на своё низкое креслице и задумался. Зато Табити, к которой опять пришлось поворачивать голову рывками, подала голос:

– Аргот! Ты себя ведёшь очень странно. Почему же сразу не показал своего умения общаться? Почему изначально только мычал, отбивался в бешенстве от всех и даже не хотел есть? Да и произнесённые тобой слова отдавали кощунственной дикостью и варварством.