Второй вариант
Шрифт:
Наблюдая за подчеркнуто бесстрастным Врангелем, Слащев пришел к выводу, что барон пребывает в глубоком смятении. И понял почему.
Многие считали Врангеля едва ли не авантюристом- сам барон немало способствовал тому своими неожиданными действиями. Но далеко не все знали, что Врангель наделен чрезмерной осторожностью. Он ничего не делал случайно, поддавшись эмоции мгновения. В любом, самом незначительном его начинании был глубокий скрупулезно взвешенный расчет. И если какой-то шаг барона казался все-таки неожиданным, то происходило это по одной причине: еще крепче, еще глубже, чем осторожность, жила в нем скрытность — тоже, к слову, тщательно маскируемая.
Открывая совещание,
Слащев знал: еще до совещания главы союзнических миссий поставили Врангеля перед выбором — или немедленное начало военных действий, или прекращение всех видов поставок для белой армии. Не принять этот ультиматум было бы самоубийством: запертая и Крыму армия не имела бы пи продовольствия, пи боеприпасов.
Вероятно, тогда, в начале памятного совещания, у Слащева впервые и промелькнуло нечто похожее на сочувствие к Врангелю…,
В общих чертах план наступления сводился к следующему: захват юга Украины, Донбасса, районов Дона и Кубани. В исполнение намеченного утром седьмого июня корпус генерала Кутепова начинает прорыв на перекопском направлении. Одновременно с ним корпус Писарева выступает через Чонгар. Затем в бой втягивается, развивая успех, Донской корпус генерала Абрамова. Корпус Слащева предполагалось держать в резерве.
Все в этом плане было так просто и так скучно, что Слащев, не скрывая усмешки, бросил реплику: хорошо бы сразу и с красными договориться — чтоб не мешали!
Эта откровенная насмешка могла ему дорого обойтись. Врангель, побледнев, некоторое время молчал, молчали и остальные, видимо, решив, что взрыв неизбежен… Но верховный после длительной паузы, тихо, тише обычного спросил:
— Что же вы предлагаете, Яков Александрович?
— Думать! — грубо ответил он, все еще распаленный, готовый к схватке, и все еще не понимающий, что ее не будет — на этом совещании Врангель открылся в новом качестве. — Надо думать не только за себя, но и за противника, который ждет нас именно на Перекопе, именно на Чонгаре!
И Врангель по-прежнему тихо спросил:
— У вас есть конкретные предложения?
— Пока нет. Но не сомневаюсь — будут!
— Хорошо, — кивнул Врангель, — я готов выслушать их в любое время. — Губы его болезненно скривились, и он, совсем уже тихо, едва слышно, вздохнул: — Хорошо…
Эта странная, непонятная кротость повергла Слащева в такое изумление, что он замолчал и не проронил больше ни слова до конца совещания — благо продолжалось оно недолго.
Потом, вернувшись к себе, в салон-вагон, он обложился картами, схемами, оперативными сводками, разведданными- сидел остаток дня и всю ночь. Он упорно искал свой вариант операции, тот вариант, который осветил бы новым смыслом, новыми перспективами все наступление в целом. Вот когда по-настоящему понадобились и знания, полученные в Академии Генерального штаба, и весь его военный опыт!
Сначала он попытался повернуть по-своему все: изменил направления главных ударов, наметил полную перегруппировку войск… Но в конце концов с сожалением должен был признать, что первый вариант разработанного им плана получился слишком громоздким, требующим для исполнения длительного времени, на что союзники, а значит, и Врангель не пойдут… Уже на рассвете, когда казалось, что воспаленный мозг отказывается повиноваться, явилось озарение. Пусть и Кутепов, и Писарев, и Абрамов выполняют то, что предписывает им план главнокомандующего. Но вот его корпусу будет поставлена особая задача: решительное, дерзкое, масштабное действие! Теперь уже от него, Слащева, будут зависеть успех или неудача и Кутепова, и Писарева, и Абрамова — всей армии, всего наступления!
Суть этого плана выражалась двумя словами — десант и внезапность. Удар силами целого корпуса по тылам противника, там, где никто этого удара не ждет и ждать не может, — это уже достаточная гарантия успеха. А если корпусу будут приданы кавалерийская бригада и артиллерия на конной тяге?.. Такого история войн, накопившая немало примеров более или менее усиленных десантов, еще не знала!
Надо отдать должное Врангелю: когда он, Слащев, — невыспавшийся, возбужденный, рассказал в общих чертах о своем замысле, барон понял и оценил задуманное сразу. Преимущества, которые сулил такой десант, были настолько очевидны, что у Врангеля нашелся лишь один вопрос: какое кодовое название дать безоговорочно принятому и тут же утвержденному плану?
Вспомнив бессонную, полную разочарований и мучений ночь, Слащев ответил: «Второй вариант». «Быть может, короче — одним словом?» — спросил барон.
Мелочь, разумеется. Можно было закодировать операцию как угодно — суть ее от этого не менялась! — но он почему-то не захотел менять название.
Впрочем, Врангель и не настаивал. Как бы демонстрируя свое неведомо откуда взявшееся дружелюбие, верховный сказал, улыбаясь: «Второй так второй… Однако любите вы таинственность, Яков Александрович!»
Сам того не подозревая, барон дал ему выход на другую, гораздо более серьезную тему.
«Таинственность? — переспросил, подчеркивая значимость произнесенного слова. — Совершенно справедливо заметили, Петр Николаевич: да, я люблю таинственность, но не ради нее самой, а ради интересов дела. Я понимаю: нельзя незаметно провести подготовку целого корпуса к десанту. Поэтому вместе со «Вторым вариантом» появятся еще и «Первый» и даже «Третий»: в «Первом варианте» местом высадки десанта будет назван район Одессы, в «Третьем» — район Новороссийска. Это — для чрезмерно любопытных. А что касается «Второго варианта»… О нем должны знать мы: вы и я». «А главы союзнических миссии? — быстро и сухо уточнил Врангель. — А Кутепов, Писарев, Абрамов?.. Мой штаб, наконец?! Вы не считаете, что подобное недоверие оскорбительно?» «Не считаю!» — ответил резко, даже резче, чем следовало, видимо, сказались и возбуждение, и усталость, и раздражение, вызванные нежеланием барона понять очевидное.
Тяжело молчали. Потом он, щадя самолюбие барона, примирительно сказал: «Опыт войны показывает, что многие наши планы преждевременно становятся достоянием разведки красных. Я не хочу, чтобы мой план постигла такая же участь. И потому настаиваю на строгом, строжайшем соблюдении тайны». «Ну что ж… — вздохнул, не глядя на него, Врангель. — Ну что ж, Яков Александрович, пусть и на сей раз будет по-вашему…»
Тогда, в Ставке, он не обратил внимания на это «и на сей раз» — до мелочей ли было! Но теперь, вспоминая подробности разговора двухнедельной давности, подумал: неужто хотел барон даже в столь ответственную минуту подчеркнуть, что ведет свой неукоснительный счет каждому возникшему меж ними недоразумению?!. Ай да верховный!..