Вторжение из Ада
Шрифт:
Бомбить, обстреливать, жечь, убивать будут его, Глеба Сизова, бойцов корпуса… а погибнет все это – сама Россия погибнет, рухнет с пронзенным, разбитым сердцем, руинами рухнет, чтобы быть уже не Россией, а землей незнаемой и пустынной. Белая свеча колокольни! Несчитанные мегатонны свинцовой беспощадной Тьмы… и почти бесплотный язычок пламени – слабый, нежный, чуть теплящийся… и он раздвигает Тьму! Горе безумцам, ползущим по грани меж Светом и Тьмою, горе! Это все было, раньше было, в Пристанище, и на Гиргее. Океан Тьмы! Вселенская Черная Пропасть! И крохотная золотинка Куполов. Да! Тогда он был вдали от них. Теперь он здесь, их отсветы ложатся на его лицо. Тогда он был странник. Теперь он воин!
Иван медленно и тяжело опустился на диван. Только три минуты. Три минуты полного забвения. Ни секунды дольше.
– Выйди! – приказал он.
И уставился прямо в кровавые зрачки гиргейской
Пройдет вечность и восстановятся силы, укрепится сном, отдыхом и осознанием единого воля. Пройдут три минуты, и он будет свеж и бодр как родившийся заново.
Нет… не выходит, не получается, этот кровавый взгляд не дает ему отключиться. Хорошо! Иван принял вызов. Теперь он был сам собой, но был и «алмазной палицей», только-только хватало сил, но он вдавливался, врезайся под это мутноватое стекло, он проникал в тяжелое и нездешнее тело гиргейской гадины. Она пыталась оторваться, уйти в толщи мутной воды, скрыться. Он не давал ей сделать этого, не отпускал, не шевеля и пальцем, он пронзал ее излучаемой из чужих, старческих глаз, но все же своей собственной незримой силой. И гадина вздувалась, разбухала, из плоской, муренообразнои твари превращаясь в. раздувающийся шар, отчаянно трепыхая шипастыми плавниками, вываливая плоский непомерный язык, пуча безумно-ненавидящие глазища. Все! Конец! Гадину разорвало – коричневые пузыри пошли кверху, пеня воду, цепляясь за длинные, извивающиеся водоросли. Разодранное, мертвое, волокнистое тело медленно опускалось вниз, на песок. С рыбиной было покончено.
Он победил! Впервые он победил такую тварь! неземную тварь! сатанинское отродье сатанинских цивилизаций! Он сильнее их! Он воин!
Иван прикрыл глаза, расслабился. Три минуты, юлько три минуты!
– Я не знаю, когда будет сигнал, мой мальчик, – в открытую заявил Сигурду Гут Хлодрик, – но чтоб до того дня, до того часа и той минуты, ты слышишь, чего я говорю, чтоб этот гаденыш, этот паскудник Крежень лежал передо мной, вот тут! – Гут плюнул на мраморный пол в двух метрах от себя, от кованного ажурного трона, на котором он восседал. Трон этот стащили еще лет десять назад из какого-то музея, он Гуту понравился – натуральный древний чугун, черный как отражатель десантной капсулы, с толстенными кожаными набивками и раскоряченно-мощными львиными лапами ножек.
Четыре Гуговых логова накрыл Европол, еще тогда.
Но пятое оставалось нетронутым. Правда, Бонн не лучший из захолустных городишек Объединенной Европы, но другого такого тихого местечка не отыскать. Породы здесь скальные, надежные, последнее землетрясение было лет двести назад, а пусковые шахты со всеми лазамиперелазами забросили чуть позже, залили сверху титановыми пробками да и успокоились. Гугова братия врубилась в брошенные коммуникации бундесвера не сверху. а сбоку – через четвертые руки, по старому знакомству 1уг откупил списанный десантный планетарный проходчик, дело уголовное, грозившее пожизненным заключением, но он уже тогда ни черта не боялся. Проходчик запускали с одной из вертикалей заброшенного пригородного пневмополитена, он прошел семнадцать миль в породе и заглох. Последние семьсот метров пробивали вручную, угробили девять андроидов и еще новичка-бедолагу. Но пробились! Ни одна ищейка Европола не знала, что под старым городишком на глубине полутора километров, в самом центре Объединенной Европы таилось бандитское логово… Не штаб-квартира преступного межзвездного консорциума, не офис всепланетарного гангстерского синдиката с тысячами клерков и секретарш, а именно бандитское логово доброго и старого, благородного разбойника Гута Хлодрика Буйного, который по всем статьям и законам должен был махать сейчас гидрокайлом на гиргейской подводной каторге. Да, Гут был реликтом древнейших эпох, неизвестно как уцелевшей, диковинной особью давно вымершего мира, мастодонтом, мамонтом, динозавром непостижимо далеких, «золотых»
веков. Он не признавал наживы на наркотиках, спиртных напитках, торговле женскими и детскими телами, органами, он не терпел подлости и грязи, мерзости и продажничества. Даже если он и брал с какой-нибудь сволочи «грязными» деньгами, он «отмывал» их, как не «отмывали» нигде и никто уже столетиями, он через подставных лиц строил школы и приюты, открывал театры, в которых не было голых и потных свивающихся в клубки тел, непонятные для подавляющего большинства поверхностных жителей театры с какой-то непонятной «классикой»
Гуг-Игунфельд не мог жить без риска, без боя, без схваток и прорывов, без лихих налетов и вечной драки… драки за правду, за справедливость, за обиженных. И он никогда бы не ушел из Дальнего Поиска, не ушел бы из «черного шлема», но его списали! его выбросили за борт его собственной жизни! А он не смирился, он нашел свои путь. Правда, поговаривали, что Гут, как и большинство списанных десантников, сошел с ума, сверзился, потому и вытворяет невесть что, колобродит и дурит. Его ооялись и по этой причине, даже тем, для кого преступление это профессия, проще иметь дело с живущими по профессиональным законам, чем с сумасбродами, готовыми пристрелить тебя на месте за какую-нибудь грошевую пятилетнюю соплячку, проданную на Зайгезею. Но была и еще одна причина, по которой даже самые влиятельные трансгалактические мафиозные картели со всем штатом головорезов и программистов обходили Буйного стороной: десантный корпус, а это шестьсот тысяч человекообразных машин смерти со своим кодексом дружоы и товарищества, никогда не давал никого из «братков» в обиду, будь он хоть списанный, хоть вписанный. Даже четверти этого корпуса с лихвой хватило бы на то, что&ы разорвать любой синдикат пополам, вытрясти все наворованное заодно с его черной душонкой и тысячами трупов.
Сигурд помялся и задал вполне законный вопрос.
– А если сигнал будет через десять минут?!
– Тогда мы все покойники, – невозмутимо ответил Гут. Ему было плевать на Креженя в прямом и переносном смыслах. Крежень ничего не знал о деле… так, если только в самом общем виде. Но Крежень мог и в общем виде намекнуть на готовящиеся акции Синдикату. И тогда они и впрямь покойники – Синдикат работает быстро и четко. Гут не боялся Синдиката, он готов был объявить войну всему миру, не то что какой-то межсистемнои гангстерской сети. Пусть только сунутся! Другое мучило Гуга – неспокойно у него было на дуще. Еще совсем недавно они заливали горе с Дилом Бронксом на его сказочной космической станции, их обоих дубасила и подвешивала для протрезвления очаровательная крошка, казалось, душа в душу слились… и вот, на тебе.
Вдрызг разругались! В себе-то Гут не сомневался, он свернет хилые шеи европейским плутократам, вывернет наизнанку старуху-Европу! Но ежели Дил оплошает, Штаты задавят Старый Свет, задавят вместе с Гугом и всем его лихим воинством подземелий. Эх, Дил, Дил.
Перед неминуемой кончиной, перед смертушкои предстоящей им бы всем побрататься, покаяться друг перед дружкой, поплакаться… а они зубищами скрежещут брат на брата. Хорошо еще Иван не видал. Где-то он теперь горе мыкает? И дождешься ли от него сигнала? Гут уже принял решение, для себя, молча, втихаря – не будет сигнала до загаданного дня – он сам даст сигнал, сам начнет! И тогда держись! Парни дрожат от нетерпения, рвутся в бой, их только спусти с поводка – каждый понял, смекнул, что не на грошовое дело пойдет, а на одноединственное, фартовое, каких судьба за жизнь больше не дает, струсил – отпал, решился – иди до конца. Это как наркотик. Гут по себе знал. Но ждать и догонять – хуже нету. Нервы не железные, не из колючей проволоки, их на лебедку жизни много не намотаешь.
– Ребятишки дно подняли? – спросил он у Сигурда.
– Угу, – отозвался тот односложно.
– Совести у этого дерьма нету, толковать не о чем. Но пусть передадут всем: по свистку работать, весь хабар ихний – после гона на три дня гулеванье в полную масть, легавые вмешиваться не будут. Но ежели кто из гнилых наверх выползет, хоть в одну дыру, накажу по закону. Так и скажи. Но до свистка, чтоб тихо!
– Нам бы на подмогу… – начал было Сигурд.
Но Гут осек его сразу.
– Грязь грязью замочится… а мы на чистое дело идем. На святое дело, мой мальчик! Иван верно толковал, наши души загубленные, но Господу один раскаявшийся грешник дороже ста праведников, мы, своими руками спасем души миллиардов, даже если руки наши станут багряными от крови этих нелюдей… мне горько говорить все это тебе, мой мальчик, но кто ж знал, что именно на наш с тобой век выпадет конец света?!