Вторжение в Ойкумену
Шрифт:
Пролог. Алурия
I will rule the universeI'm the glory, I'm the braveGoing down in history foreverI will rule the universeI shall crush their sorrows veilAnd soon I will be marching into heavenI'm greater than GodГруппа Civil War
Страшен был год 1802 от рождения Спасителя. Королевство Нейстрия, до того известная крепкой властью своих королей, поднялось против своего законного правителя Шарля XII. Впрочем, это никого, даже соседей не удивило. Король Шарль был известен, как пьяница, бабник, транжира, да, в общем, кто
Нейстрийцы, впрочем, до того не считались бунтарями, в отличие от своих северных соседей из Магнаальбии, завзятых буянов, которые свергли и казнили немало королей, а дворянство было вынуждено идти на уступки, давая народу всякие вольности, именуемые хартиями. Словом, внешний наблюдатель считал жителей Нейстрии очень спокойным народом. Да и как могло быть иначе? Из-за границы в Нейстрию приезжали только знать, которой было плевать на своё податное население, что уж говорит о чужом?
Поэтому, когда по столицам Моэнии понеслись известия о бунте в Плантинии, то и в Камулодуне, и в Виндбоне, и в Кёнингсгофе, и в Агис-Петросполе, и даже соседи из Маджериты решили, что всё закончится банальной сменой правителя. Делали ставки, кто станет новым королём — вечный интриган, принц крови Анри или дядя неудачника-короля Мишель.
Не угадал никто. Потому что привыкли мыслить в своих обычных категориях — по внешнему впечатлению от страны, не замечая, как среди спокойных нейстрийцев прорастают семена гнева. За нищету и бесправие. За порядки, когда зарвавшийся феодал может шутки ради убить простолюдина и всё, что ему за это грозит — небольшой штраф и компенсация.
Восстание в Плантинии, вскоре перекинулось на всю страну. Бунтовали все уголки Нейстрии. Восставшие люди вешали дворян, чиновников, священников и не успевших улизнуть магов. Во главе восставших масс шли дети торговцев. Прекрасно образованные, но при этом имевшие чуть больше прав, чем крестьяне они жаждали поквитаться с высокородной сволочью, гордящихся предками от основания страны или войн веры. Всех под нож и плевать виноват дворянин или не очень. Они должны ответить как за себя, так и за своих предков.
Апофеозом восстания стала казнь короля Шарля и его жены на главной площади Плантинии. Им отрубили голову с помощью недавно изобретённого устройства, которое называли Машиной Правосудия. Толпа ликовала, глядя, как огромный нож, падая с высоты, отсекает голову недавнему властелину страны.
И никому в этой толпе не было дело до худой и бледной девушки, со светлыми волосами, которая стояла в стороне от места казни и наблюдала за происходящем. Казалось, она упадёт в обморок, однако руки её сжимались в кулаки так сильно, что на коже, прорезанной ногтями, выступили капельки крови.
— Алурия, — крупный мужчина, тронул девушку за плечо. — Не надо тебе на это смотреть. Ты уже нагляделась на смерти и казни своих боевых товарищей.
— Нет, брат, — отрицательно мотнула головой Алурия. — Теперь это наш дом, в котором нам жить.
— Не обязательно в этой стране, — возразил он. — Мы можем уехать на острова. На восток или на юг. Там мы проживём спокойную жизнь, которую заслужили после всех тех битв, что нам пришлось перенести в нашем мире.
Губы
— Нет, Альстаф. Во-первых, спокойную жизнь мы не заслужили. А во-вторых, мы не сможем никуда сбежать от того ужаса, что здесь творится. Куда бы мы ни побежали, он нас настигнет везде. Этот мир на пороге гибели. Иначе Тёмный повелитель ни за что не отправил бы нас сюда.
— У Сайлуса всегда извращённое чувство юмора, — согласился с ней Альстаф. — Вместо казни, забросить нас в мир, где нас или убьют за то, что мы маги или мы погибнем с остальными.
Алурия лишь мрачно кивнула и сощурилась.
— Но мы нарушим его планы, — бросила она. — И спасём этот мир… а после этого найдём возможность вернуться и взять реванш у Сайлуса.
— Но может быть, этому миру ничего не угрожает? — вмешался третий, доселе молчавший собеседник, с тонкими чертами лица. — Эти шелта нам говорили, что ни магии, ни миру ничего не угрожает. Происходящее здесь временное явление и скоро, всё придёт в норму.
— Арно! — девушка повысила голос, но осеклась и снова вернулась к полушёпоту. — Арно, мне плевать, что говорят эти материализованные стихийные духи. Они сидят в своих рощах и не видят, что происходит в мире. Поэтому мы будем действовать, а они… Шелта не вмешиваются, сами так сказали.
Подумав, Арно пожал плечами, как бы говоря, что ему всё равно. Скажут жить мирно, будет заниматься садоводством, скажут воевать, пойдёт и будет убивать врагов.
Ни Алурия, не Альстаф, не Арно, даже не подозревали, что за сотню миль от Плантинии, в небольшом городке, расположенном в горах Гельвеции, упомянутые ими шелта, разбившие лагерь на окраине, говорили о них. Вернее, о том, как их остановить.
— Что видишь ты в грядущем, Лавита? — спросил у невысокой, светлой и какой-то воздушной женщины, рыжий здоровяк с оливковой кожей.
Он мрачно ходил по палатке, освещаемой огнём, горевшем в центре и над которым сидела Лавита, вглядываясь в отблески пламени.
— Пришельцы не вняли нашему совету и будут воевать, Канайя, — отозвалась она. — И зальют они Ойкумену кровью и отбросят весь мир назад настолько далеко, что не сможем мы сопротивляться следующему вторжению.
— Проклятье! — проворчал третий присутствующий. — Не прошло и двухсот лет, как мы решили проблему со вторжениями из магических миров, взяв под контроль стихийные порталы, и вот какой-то чёртов колдун, открывает свои самостоятельно и сбрасывает нам сотню магов!
Он тоже был большим, как Канайя, но выглядел массивнее и внушительнее. И был темнее всех присутствующих, со спутанной копной чёрных волос, спадавших на коричневое лицо.
— Тахана, не стоит нервничать, — вмешалась ещё одна женщина, сидевшая как можно дальше от огня.
В отличие от первой женщины она была не просто светлой, а прозрачной.
— Не стоит нервничать, Нахрин? — возмутился Тахана. — Если ты не видишь ничего страшного в том, что столетия работы пойдут насмарку…
— Замолчите, — перебила их Лавита. — В конце концов, мы поставлены здесь Великим Светом для того, чтобы останавливать подобные вещи. Будем рассматривать Алурию и её друзей как очередное вторжение.