Вторжение в рай
Шрифт:
Когда Бабур, в сопровождении неизменного Бабури, объезжал лагерь с очередной инспекцией, там, где он появлялся, голоса стихали. Бойцы при виде владыки замирали неподвижно, низко склонив головы.
— Согласно последним донесениям, — промолвил Бабури, склонившись к нему в седле, — войска Дели по-прежнему не настроены атаковать. Хотя находятся всего в трех милях от нас.
— Но по крайней мере, если можно верить нашим соглядатаям, в их лагере царит разлад, и дезертирство стало обычным явлением, поскольку султан Ибрагим не только всячески экономит на жалованье для своих бойцов, но скупится даже на обещание будущих наград. Ну а с теми, между кем идет раздор, совладать всяко легче, чем с твердо стоящими заодно. И, что не менее важно, их гораздо легче подбить на какую-нибудь буйную выходку.
— Истинная правда.
— Однако Ибрагим должен знать, что затянувшееся бездействие разлагает войско, вызывая все большее недовольство, раздоры, а возможно, и дезертирство.
— Даже нам трудно поддерживать дисциплину и порядок в бездействующем войске, несмотря на изначально высокий уровень дисциплины, и то, что мы постарались объяснить каждому, в чем причина отсрочки…
— Давай устроим вылазку, чтобы его расшевелить.
— Когда?
— Завтра. Созови военный совет.
На следующий день, примерно за час до заката, Бабур, сидя на вороном жеребце, наблюдал за тем, как четыре тысячи лучших бойцов, половина из которых были лучники, сели в седла и под выкрики командиров, накладывавшихся на ржанье и храп коней, как будто тем передалось нервное возбуждение всадников, построились по подразделениям. Как только конница выстроилась, Бабур вывел свои силы за пределы оборонительных сооружений лагеря и двинулся на запад, чтоб обойти позиции султана Ибрагима с фланга. Он решил использовать эффект солнечного света, полагая, что бьющие в глаза солнечные лучи, в сочетании с поднятой конскими копытами пылью, собьют противника с толку, помешав ему верно оценить количество нападающих. Достигнув пункта примерно в миле от западных аванпостов Ибрагима, Бабур остановил колонну и обратился к Бабури:
— Ты подобрал людей для того, чтобы они захватили пленников?
— Конечно. И возглавлю эту операцию сам.
— Ну, тогда действуй.
— Удачи тебе в бою. Будь осторожен, береги себя для главной битвы.
Взмахнув рукой, Бабур подал сигнал к атаке и, ударив каблуками в лоснящиеся бока своего скакуна, вырвался вперед, обогнав своих людей. Скоро он оторвался от них уже на сотню шагов, но не чувствовал при этом ни малейшего страха: лишь возбуждение, азарт и радость от того, что он столь же быстр и силен, как и в юности. Но потом ему вспомнились сказанные при расставании слова Бабури. Это был всего лишь налет, отвлекающий маневр, а не главная битва, в которой определится его судьба, и ему, пожалуй, действительно стоило поумерить свой пыл, унять рвение, и дать воинам собраться вокруг него. К тому времени, когда те догнали его, в стане султана Ибрагима уже поднялась тревога. Люди хватались за оружие, некоторые вскочили в седла, а скоро навстречу его бойцам полетели к первые стрелы.
Спустя несколько мгновений Бабур на своем вороном скакуне уже ворвался в ряды противника и принялся рубить Аламгиром направо и налево, посылая удары и инстинктивно уклоняясь от вражеских выпадов. Битва превратилась для него в слившуюся воедино череду стычек, столкновений и поединков. Индус в синем тюрбане рухнул под копыта его коня с оскаленными зубами и кровавой раной на лице. Неожиданно прямо перед ним появилась бурая палатка, и он едва успел отвернуть коня в сторону, чтоб не столкнуться с ней. Боевой топор, со свистом рассекая воздух, пролетел совсем рядом с ним и вонзился в шею коня соседнего всадника. Последовал глухой стук, и тот повалился наземь вместе с седоком.
Внезапно Бабур увидел перед собой открытое пространство. Он прорвал первую оборонительную линию — но теперь ему и его людям, по большому счету, следовало разворачиваться назад, а не рваться глубже, рискуя увязнуть, как в болоте, среди многочисленных врагов.
Не без труда осадив своего разгоряченного коня, Бабур подал условленный сигнал разворачиваться и выходить из боя, срываясь за дезориентирующей бойцов султана Ибрагима завесой клубящейся пыли.
Он сознавал, что столь резкий поворот на полном скаку чреват серьезной опасностью, что его люди столкнутся друг с другом, застрянут и превратятся в легкую мишень для лучников султана Ибрагима. Однако его конница была превосходно обучена, и хоть он приметил, что один или два воина, при попытке совершить слишком резкий поворот, упали вместе с конями, большинству удалось осуществить маневр успешно, и скоро Бабур, оставив позади за завесой пыли разъяренного и растерянного врага, уже мчался к своему лагерю, преследуемый лишь свистом летящих ему вдогонку стрел. Как было приказано заранее до атаки, отступали его воины врассыпаную, в беспорядке. Некоторые, даже имитируя паническое бегство, бросали щиты.
Темнело в здешних краях быстро, и равнина уже погрузилась в сумерки, когда Бабур спешился внутри своего земляного укрепления. Долго ждать не пришлось: почти сразу же из сгущающегося мрака появился Бабури. Костяшки его левой руки были туго замотаны белой тряпицей, сквозь которую проступала кровь, однако, несмотря на полученную рану, тот приветствовал Бабура улыбкой.
— Пленники есть?
— Пленники что надо. Не какие-нибудь паршивые водоносы, а конные воины. Среди них даже один командир. Дрался яростно: не так-то просто было его взять.
— Прекрасно, вот он и будет нашим гонцом. Через пять минут доставь его ко мне в шатер. Да, смотри, чтобы он и прочие были с завязанными глазами: врагу незачем знать нашу диспозицию.
Спустя пять минут Бабури привел в его шатер пленника: рослого, мускулистого, темнокожего воина с густыми, пышными усами. Для жителей Индостана то было обычное украшение, а вот у него на родине, подумал Бабур, мало кто, включая его самого, смог бы отрастить на физиономии такое кустистое великолепие.
— Развяжите ему глаза. Как тебя зовут?
— Асиф Икбал.
— Прекрасно, Асиф Икбал, ты человек такой же везучий, как мне рассказывали, как и храбрый. Я отпущу тебя, чтобы ты доставил мое послание султану Ибрагиму.
Воин не выказал никаких чувств, лишь слегка склонил голову в знак понимания.
— Ты передашь ему, что, хотя наша сегодняшняя атака была отбита и мы понесли немалые потери, мы бросаем ему вызов. Мы именуем его трусом, поскольку, несмотря на подавляющее численное превосходство, у него не хватает духа на нас напасть. Спроси его: быть может, все дело в том, что командиры ему не повинуются? Кстати, некоторые из них уже послали ко мне гонцов, предлагая принести клятву верности и за хорошую награду поступить в мое войско. Или он просто понимает, что Аллах не на его стороне, раз в его войске неверных язычников больше, чем правоверных мусульман? Скажи ему так: «Атакуй или оставайся с именем труса!»
После того как индийскому командиру снова завязали глаза, чтобы вывести его за пределы лагеря и отпустить к султану, Бабур повернулся к Бабури:
— Будем надеяться, что того впечатления слабости, которое мы постарались произвести сегодня вечером, будет достаточно, чтобы придать Ибрагиму куража для наступления.
— Вкупе с нашими оскорблениями этого должно хватить. Никому не нравится, когда его называют трусом. К тому же Ибрагим знает о разброде и недовольстве в его войске, и сообщение о том, что кое-кто из его знати втайне ведет переговоры с тобой, должно заставить его действовать, пока часть его воинства не разбежалась и он не лишился численного преимущества.