Вторжение
Шрифт:
– Стив? – прозвучал среди туч пыли тихий вопрос. – Стив! – На это раз Кэт пронзительно выкрикнула имя.
Трое мужчин, стоявших рядом с ней на склоне, вздрогнули и с тревогой посмотрели вниз, на уходящий к земле завал. Нет, только не Калвер, он ведь так нужен им! Эта внезапная потеря сразу же сделала ясным для всех, как сильно он был нужен им. Дили сел и запустил руки в свои редкие, теперь припудренные пылью волосы, брови его насупились, как от боли. Эллисон в отчаянии качал головой. Он не любил Калвера, но все же не мог не признать, что от летчика исходила какая-то сила и уверенность. Что ж, чему быть,
Пыль медленно рассеялась, унеся с собой и туман, и вот уже окружающий пейзаж предстал перед глазами беглецов, лишь слегка затушеванный еще не осевшими пылинками.
Оцепенение Кэт прорвалось криком, когда из-за холмика – грудь: битого кирпича и щебня, заваливших автомобиль, – появился Калвер. Стряхивая пыль с головы, плеч и рук, он, широко шагая по склону, поднимался наверх к ним.
– Думали, я потерялся, а? – спросил он. Казалось, что слезы Кэт никогда не кончатся. Все остальные уселись на некотором расстоянии от них, чувствуя себя неловко и в то же время испытывая нетерпение. Надо было уходить. Но Калвер сидел на склоне и бережно баюкал Кэт. Он баюкал ее, гладил по лицу и волосам, – словом, чтобы остановить поток слез и пережитое ею отчаяние. – Я думала, что ты погиб, Стив, – наконец удалось вымолвить Кэт в промежутках между рыданиями. – После всего, что нам досталось, этого я уже не смогла бы вынести.
– Все уже почти кончилось, Кэт. Считай, что мы почти избавились от всего этого.
– Но прежнее уже не вернется. Ни у кого из нас ничего не осталось.
– Мы живы. Только это сейчас и имеет значение. Тебе, наверное, покажется это невозможным, но поверь, надо прямо сейчас выбросить все из головы. Думай только о жизни и о том, чтобы выбраться из этой кутерьмы. А будешь думать о чем-нибудь, кроме этого, – тогда точно рехнешься.
– А я и так близка к этому, Стив. Я знаю, что близка к помешательству. У меня уже нет сил вынести еще что-либо.
– Ты самая нормальная из всех нас, – сказал он, целуя ее в макушку.
Понемногу Кэт перестала дрожать.
– Но что же у нас впереди? Куда нам идти, что делать? Какой мир остался на нашу долю?
– Он, возможно, будет просто спокойным.
– И ты можешь так говорить после того, что с нами случилось утром? И прошлой ночью?
– Этим утром нам просто суждено было узнать, что катастрофа совершенно не обязательно изменяет природу всех людей к лучшему. Мы повидали достаточно, чтобы понять: чувство самосохранения может выявить самые худшие наклонности человека.
Слезы все еще катились из глаз Кэт, но сотрясавшие ее рыдания утихли.
– Мы поняли это еще в убежище.
– Да, – задумчиво сказал он, – там нам явно не хватало товарищества. Но так получилось из-за страха и отчаяния.
– Эти люди, ну те, что утром... отчаявшимися не выглядели. Напротив, похоже было, что они упиваются сами собой.
– Давай просто считать, что мы оказались отброшенными на несколько тысячелетий назад. В те времена все прочие племена, кроме собственного, считались врагами, а определенные породы зверей – опасными. Человечество прошло через это – что ж, пройдем через это снова.
– Тон у тебя какой-то неубедительный. – Краски понемногу возвращались к лицу Кэт.
– Знаю, я и сам в это не верю. Но, возможно, об одном у наших предков все же было верное представление: большую часть своей жизни они решали вопрос, как жить, а не почему они живут. Они были слишком заняты добычей пищи и строительством какого-нибудь жилья, чтобы впадать в отчаяние.
– Ну, слава Богу, наконец-то я нашла мудреца, который мне все растолкует, – фыркнула Кэт.
Калвер улыбнулся.
– Единственное, чего я от тебя добиваюсь, – это чтобы ты сконцентрировала свои мысли вот на этом отрезке времени, вот на этой минуте. И только! Остальное слишком велико, чтобы о нем думать. Вот взгляни, к примеру, на Фэрбенка: ведь он все делает будто в режиме автопилота. Может, в конце концов, он и сломается, но, понимаешь, это случится не раньше, чем он окажется в более безопасной, более надежной обстановке. Насколько я понимаю, его не интересует ни вчерашний день, ни завтрашний. Только нынешнее, вот эта сегодняшняя минута!
– Но это не противоестественно.
– Не для него. И вообще не для теперешних времен.
– Но мы должны думать о том, что впереди, если мы собираемся жить. – Кэт перестала плакать, и Калвер утирал ее щеки, размазывало ним грязь.
– Думать надо о месте назначения, и только.
– А оно у нас есть? Ты имеешь в виду – выбраться из Лондона?
– Поближе. Ну как, тебе немного получше?
Кэт кивнула.
– Прости меня. Я ведь думала, что потеряла тебя...
Калвер поцеловал ее в губы.
– От меня так просто не отделаешься.
– Ты выглядишь ужасно.
– Ну, ты тоже не картинка.
– Слушай, а они смотрят на нас?
– Стараются не смотреть. С чего бы это?
– Мне нужно, чтобы ты был со мной.
– Вот и хорошо. Ты уже думаешь об этой минуте.
– Я думаю о нескольких минутах.
– А что, хорошая порция плача всегда тебя успокаивает?
– Скорее да, чем нет.
– Что ж, беру на заметку.
Калвер снова поцеловал ее, и теперь в его прикосновении было не только утешение. Они разомкнули объятия, будто по взаимному согласию: ни один из них уже был не силах продлевать эту сладостную муку. Слегка задыхаясь, Калвер помахал рукой остальным.
– Ну, готовы идти дальше? – крикнул он.
– Ждем тебя, дружок, – ответил Фэрбенк.
– Идти дальше? Куда? Я измочален почти до полусмерти этими скитаниями по руинам и выжат почти до последней капли, – проворчал Эллисон, с отвращением выплевывая пыль изо рта. – Сколько, по-вашему, еще я способен перенести?
– Никто из нас не способен сделать что-либо еще, это совершенно очевидно, – сказал ему Калвер. – Так что ты просто займешься своим обычным самолюбованием, а мы все-таки посмотрим, что можно предпринять.