Вторжение
Шрифт:
— Черт его знает, — ответил в это время Иннар, внимательно наблюдая за слегка напрягшимся лицом аристократа, — как они это делают. Бают, силы этой земли приходят к ним сами. Только нужно указать на человека и позвать. Если жив прежний Хозяин, наследника выбирает он. Если нет, схарр его знает. Может, нас всех хватит, чтобы позвать...
— Если бежать, то куда? — так же ровно спросил Даниэль, поворачиваясь в сторону камина и рассматривая бьющийся в нише почерневшего камня огонь.
Иннар кашлянул. Помолчал.
— Мне куда
— Мне тоже, — в один голос добавили и псоглавый, и оборотни, и жирняк, каждый со своей интонацией.
— Малышу все равно, — задумчиво произнес Гери, — да и мне, собственно, тоже. У нас с ним ничего за душой не водится. .— — Только вот герой наш великий... — неожиданно скривившись, словно от кислейшей оскомины, возразил вдруг пес, посмотрев на лестницу, ведущую наверх, где, как понял Даниэль, располагались жилые комнаты. Остальные моментально помрачнели, на лице каждого из них отразилась своя сложная гамма разнообразных чувств.
— Да, этот нам все напортит, — задумчиво нахмурившись, уверенно произнес Иннар.
— У него дня без придури не бывает, — согласно кивнул Гери.
— А если бывает, значит, завтра будет три, — смачно сплюнув, уверил жирняк, на лице которого было написано самое что ни на есть отвращение.
Юноша-карн усмехнулся, что-то вспоминая, старик молча вздохнул, тихо кивнув. Малыш блестел глазами из- под нависающей коричневой шерстки и не шевелился.
— Надо будить сучьего сына, — сделав умильное несчастное лицо, предложил Варх, — а то устроит всем разнос, что его не пригласили участвовать в беседе.
— Кто он такой? — обратился к Иннару до того молчавший Даниэль.
— Помнишь гнолля проклятого? — вместо ответа спросил воин.
Даниэль бесстрастно кивнул.
— Почти такой же крутой. Только вот мозгами Создатели обделили.
— Никакого понятия, — со вздохом пояснил отчего-то гримасничавший жирняк, разводя огромные руки в стороны, — ни о чем.
— В чем же он крут? Он человек?
— Человек, — ответил вместо Иннара Гери, кивая. — Воин. Бьется лучше, чем мы все, вместе взятые. — Тут он позволил себе гримасу брезгливости. — Но инстинкт самосохранения у него... никакой. Лезет во все, что поблизости, да и по сторонам глядит. Гадит, где попало. Себя любит так, что кусты трясутся. Если он пойдет с нами, считай, половина дела испорчена.
Даниэль внезапно подумал, что все происходящее могло бы быть дурным сном. Что если причинить себе достаточно боли, этот сон оборвется, и он очнется ранним утром, в кровати, хранящей тепло ушедшей Катарины, оставившей его...
Сверху в этот момент раздался скрип открываемой двери, резкий и громкий ее хлопок, затем легкие, но весомые шаги, сопровождаемые странным звоном, от которых едва слышно поскрипывал сначала пол, а затем деревянные ступени.
— Встал, — убитым тоном объявил Варх. Остальные молчали и смотрели наверх. Даниэль поднял голову и так же, как все, уставился туда.
Новый кошмар его сна спускался постепенно. Сначала появились крупные, уверенно ступающие ноги, обутые в легкие, щегольские сапоги вызывающе красного цвета. Со шпорами, звенящими с каждым шагом. Затем двинулись сверху вниз ярко-черные, блестящие, с иголочки новые кожаные штаны. В обтяжку.
Затем показался ярко-красный, расшитый серебром камзол. Не куртка, как у пса, и не рубаха над кольчугой, как у Иннара и большинства простых воинов, носящих доспех, — нет, камзол. Выглядящий ярче одежды Даниэля в несколько раз. По крайней мере серебряного шитья на него израсходовали по меньшей мере впятеро больше.
Левая рука воина, лениво болтающаяся у бедра, большая, сильная, косо держала глиняную кружку, из которой при каждом шаге выплескивалось по нескольку капель красного вина. На широком поясе, украшенном чеканными серебристыми черепами, висели ножны с кинжалами. Ни правой руки, ни ножен для меча видно не было... хотя, как же, — вот они, эти ножны, опять же черно-красные, с каким-то узором, выглядывают из-за правого бедра на целую ладонь, — меч, висящий у воина через спину на косой перевязи, размером никак не меньше Иннарова полуторника. То есть полуторник и есть.
Наконец, после пары секунд ожидания, вслед за несколько выпирающим животом и широкими плечами показалось мясистое, щекастое, аккуратно усатое лицо с шапкой подстриженных, кудрявящихся смоляно-черных волос. С толстыми капризными губами и какое-то немного детское, это Даниэль разглядел сразу же. Но вместе с тем внешне очень гордое и полное сдерживаемого достоинства. Едва, прямо-таки с большим трудом сдерживаемого, надо сказать.
Меч, к слову, у почтенного, названного героем, в ножнах не лежал. Воин нес его на плече, словно дворянин, возвращающийся с потешной рыбалки, — удочку.
— Приветствую почтенных, — остановившись на высоте шести-семи шагов и сверху вниз осмотрев задравших головы, прогудел, почти пробасил он. Голос у него был основательный, но тоже с малой долей какого-то... довольства, что ли?
Иннар, не отвечая, кивнул, опустил голову и, пододвинув свою миску, как ни в чем не бывало, принялся подчищать ее. Остальные высказали что-то приветственное и также вернулись к своим делам, переглядываясь и пытаясь рассмотреть реакцию Даниэля на этого человека.
— Мир тебе, незнакомец, — неожиданно сказал воин, торжественно и громко, встречаясь взглядом с Даниэлем. — Говорят, это ты спас всех нас от чудовища, полезшего снизу сюда, чтобы сожрать... всех, кто слаб. Что же, благодарю за деяние столь славное, что достойно быть в перечне подвигов великих воинов и бойцов, которых на свете осталось так мало! — говоря эту пафосную галиматью, он медленно спускался вниз, жестикулируя левой рукой с кружкой, и пролил примерно половину, что еще оставалось в ней.