Вудсток, или Кавалер
Шрифт:
— Кажется, я нашел ключ к разгадке, — сказал он, — но при таком свете дело будет нелегкое. Смотри: мы стоим на балконе у самой вершины башни Розамунды, а эта вот башенка напротив, у наших ног, и есть лестница Любви; с нее распутный норманский тиран по подъемному мосту попадал в башню к своей любовнице.
— Верно, милорд, но моста теперь нет, — заметил Пирсон.
— Правильно, Пирсон, — ответил генерал, — но ловкий человек может прыгнуть с того места, где мы стоим, на зубчатые стены той башенки.
— Сомневаюсь, милорд, — возразил Пирсон.
— Как! — воскликнул Кромвель. —
— Страх смерти может сделать многое, — ответил Пирсон, — но как посмотрю на эти отвесные стены с обеих сторон и на бездну между нами и той башенкой (а до нее наверняка будет добрых двенадцать футов), признаюсь, я бы прыгнул только под угрозой верной смерти. Фу, от одной мысли голова кружится… Меня дрожь берет, когда я вижу, что ваше высочество стоите здесь и раскачиваетесь, точно собираетесь прыгнуть в бездну. Повторяю, я побоялся бы стоять так близко к краю, как ваше высочество, даже ради спасения моей жизни.
— О низкий трус, — сказал генерал, — душа из грязи и глины, неужели ты не сделал бы этого и еще гораздо больше, чтобы обладать империей!.. То есть в том случае, — продолжал он, изменив тон, как человек, сказавший слишком много, — если бы ты был призван свершить это и вознестись над народом Израиля, освободить Иерусалим из плена.., да и, возможно, осуществить великое деяние для страждущего народа этой страны?
— Ваше высочество, может быть, чувствует в себе такое призвание, — сказал офицер, — но подобные поступки не для бедного Гилберта Пирсона, вашего верного помощника. Вы пошутили надо мной вчера, когда я пытался говорить вашим языком; а я столь же мало способен осуществить ваши помыслы, как говорить по-вашему.
— Слушай, Пирсон, — сказал Кромвель, — ты три, даже четыре раза назвал меня ваше высочество. г— Правда, милорд? Я и не заметил. Прошу прощения, — отвечал офицер.
— Нет, я на тебя не в обиде, — возразил Оливер. — Я в самом деле вознесен высоко и, быть может, вознесусь еще выше, хотя, увы, для такого простого человека больше подходило бы вернуться к плугу и пашне. Но все же я не буду противиться воле всевышнего, если он призовет меня и дальше служить этому благому делу. Ибо, поистине, тот, кто был для нашего британского Израиля щитом спасения и мечом совершенства, тот, кто обличал перед ним лживых врагов его, не отдаст свое стадо безумным уэстминстерским пастырям, которые стригут овец и не кормят, а сами, поистине, наемники, а не пастыри.
— Я надеюсь увидеть, как ваша милость спустите их всех с лестницы, — ответил Пирсон. — Но дозвольте спросить, к чему эти речи теперь, пока мы еще не покончили с общим врагом?
— Я не буду медлить ни минуты, — сказал генерал. — Закрой внизу выход с этой лестницы Любви — я уверен, что враг, которого мы всю ночь теснили от одного тайника к другому, в конце концов перескочил на те зубцы с балкона, где мы сейчас стоим. Если поставить часовых у выхода из башенки, то место, где он хотел спастись, окажется мышеловкой, из которой ему уже не выйти.
— Здесь, в кабинете, есть бочонок пороха, — сказал Пирсон, — не лучше ли, милорд, заложить его под башню, если враг не захочет сдаться, и пусть она со всем содержимым взлетит на сто, футов в воздух?
— Ах, приятель! — сказал Кромвель, дружески похлопав его по плечу. — Если бы ты мне ничего не сказал и сам распорядился, вот была бы хорошая услуга!
Но сначала мы протрубим ему вызов, а потом подумаем, понадобится ли нам петарда, — ведь это уж дело саперов. Трубите вызов там, внизу!
По его приказу заиграли трубы, и эхо прокатилось вдоль старых стен, по углам, переходам и сводчатым аркам. Кромвель, как будто не хотел смотреть на человека, которого ожидал увидеть, отошел назад, как колдун, испугавшийся вызванного духа.
— Он вышел на зубец, — сказал Пирсон своему генералу.
— Каков он собой? Как одет? — спросил Кромвель из глубины комнаты.
— Серый камзол для верховой езды, серебряное шитье, коричневые сапоги, серая шляпа с пером, волосы черные.
— Он, он! — воскликнул Кромвель. — Благодарю господа за эту удачу, которая увенчает все мои старания!
Между тем Пирсон и Ли-младший, стоя на своих местах, обменялись заносчивыми словами.
— Сдавайся, — сказал первый, — не то мы взорвем тебя вместе с твоей крепостью.
— Я принадлежу к высокому роду и не собираюсь сдаваться бунтовщикам, — ответил Альберт, приняв такой вид, с каким на его месте говорил бы король.
— Беру вас в свидетели, — закричал Кромвель в восторге, — он отказался от пощады! Поистине, пусть кровь его падет па его голову. Эй, кто-нибудь! Снесите вниз бочонок с порохом. Раз ему хочется так высоко вознестись, мы добавим все, что найдется в солдатских патронташах. Пойдем со мной, Пирсон, ты понимаешь в этом деле… Капрал Милость Божья, стой твердо в нише, где стояли мы с капитаном Пирсоном, и коли алебардой всякого, кто захочет пройти. Ты силен, как бык, а я поддержу тебя даже против самого отчаяния.
— Но пост этот — как вершина храма, — возразил капрал, влезая в нишу с явной неохотой, — а в писании сказано, что Евтих упал вниз с третьего жилья и был поднят мертвым.
— Потому что он заснул на посту, — тут же нашелся Кромвель. — Будь осторожен, и тогда нога твоя не оступится. Вы, четверо солдат, оставайтесь здесь, поддерживайте капрала, если понадобится, и вместе с ним пройдете в сводчатый коридор в ту минуту, когда трубы протрубят отбой. Он крепкий, как каземат, вы будете там в безопасности от мины. Ты, Зоровавель Робине, будешь командиром.
Робине поклонился, и генерал вышел к тем, кто был во дворе.
Не успел он дойти до двери в холл, как услышал взрыв петарды, и, по-видимому, удачный; солдаты, потрясая мечами и пищалями, бросились к входу в башенку, дверь которой была разбита взрывом. Трепет восторга и ужаса прошел по жилам честолюбивого воина.
— Кончено… Кончено! — закричал он. — Сейчас они с ним расправятся.
Его ожидания не оправдались. Пирсон и солдаты вернулись обескураженные и доложили, что узкую лестницу закрывает крепкая решетчатая железная дверь, а футов на десять выше их ожидает еще одно такое же препятствие. Ломать эту дверь, в то время как отчаянный и хорошо вооруженный враг находился на несколько ступеней выше, могло стоить многих жизней.