Вулкан проснулся, бэйби
Шрифт:
— Отсутствие цели — отсутствие смысла в жизни человека. Можно похоронить близкого — рано или поздно привыкнешь. Можно разориться материально — заработаешь снова. Теряя цель, человек теряет все сразу. Ему уже и любовь не мила, и богатство без надобности. Нет тонуса, нет сил и — главное — нет желания бороться за себя. Бессмысленность существования — порочный круг, из которого человеку редко удается выбраться самостоятельно. Отсюда депрессии, алкоголизм, преступность — да-да, и преступность тоже. Прошли те времена, когда человек убивал ради наживы. Сейчас он убивает
— Вы сами в это верите?
Нина грустно улыбнулась:
— Научные факты — не религия. Веры не требуют.
…Доктор Колли не солгал — в институте биоэнергетики с нами обращались более чем корректно. Можно сказать, носились как с писаной торбой. В ответ на любой детский вопрос мы получали подробную лекцию от кого-нибудь из сотрудников… Я обращался за разъяснениями к Нине, диагносту биополя. Она мне нравилась. Открытое лицо, по нему всегда видно, верит ли доктор в то, что говорит.
— Пусть так, но зачем навязывать эту цель силой? Кому надо — сам придет.
Здесь уже моя добровольная энциклопедия удивилась по-настоящему:
— О чем вы? Насильно не кодируют даже преступников. Если они предпочитают тюрьму — их право.
— Неужели? Год с лишним назад из нашей коммуны силой увезли двоих ребят и переформатировали им мозги. Они никогда не согласились бы на это сами.
Нина поморщилась:
— Значит, правда. На экспериментальной стадии методику испытывали не только на добровольцах… Я слышала что-то подобное, не знала, как относиться.
— Теперь знаете.
— Теперь знаю. Я вам верю, Кирилл.
«Это Нина. Самый молодой доктор института», — так нам ее представили в первый день работы. «Моя мама была сильным экстрасенсом. А я — жалкий ошметок чуда», — так она отрекомендовалась сама… Мама, как потом выяснилось, отнюдь не «была», а вполне даже есть, только перестала быть экстрасенсом. Утратила дар после того, как посетила пресловутую кабинку счастья. Я спросил: а что привело маму в эту кабинку? «Не знаю, — хмуро ответила док. — Ей всю жизнь чего-нибудь не хватало», — и, с язвительным смешком:
— Сенситивы — они такие. Хрупкие и ранимые.
— И вы?
— Какой я сенситив? Технарь в чистом виде, мозги под аппаратуру заточены.
…После разговора о кабинках стало существенно легче жить. Я почувствовал, что у меня есть единомышленники на Земле. Люди, которые относятся к психологическому насилию так, как оно того заслуживает. Даже если вслух говорят то, что положено.
На первых порах нас с утра до вечера сканировали, просвечивали, выворачивали на изнанку, забирали все, что только можно забрать у живого существа: образцы кожи, волос, крови, спермы, мочи и так далее. Время от времени мы демонстрировали ученым наши игры. Завлаб диагностики биополя, коренастый живчик лет эдак за пятьдесят, вызывал нас к себе в кабинет и весело интересовался:
— Ну, дети мои, во что завтра играть будем? Самовар или рентген?
В переводе на наш сленг — «Вулкан
«Вулкан» пользовался у них самой большой любовью. В первый же месяц нас трижды вызывали на бис. Следующим в рейтинге популярности было «Вижу насквозь». Нам показывали запечатанные конверты и просили прочесть содержимое. Спрашивали, что творится за стенами корпуса и сравнивали информацию с показаниями камер… Игра «Дышать вредно»: на головы надевались герметичные шлемы, чтобы исключить поступление воздуха в легкие. По двадцать минут диагносты терпеливо ждали, когда мы, в буквальном смысле, выдохнемся.
Когда мы выдыхались во всех смыслах, завлаб разгонял диагностов и отправлял нас домой: «Все. Самовары — на профилактику, аппаратуру — в кладовку».
Этот же весельчак обозвал меня юным следопытом, за повышенную любознательность. Кличка прилипла намертво.
Поначалу я думал: наш шеф — целевик. Получил цель в подарок от соответствующей программы. Выяснилось — нет, сам по себе такой попрыгунчик. Это хорошо. Он мне понравился… Вообще, опознать целевика было очень просто, по неестественно-приподнятому настроению. Они никогда не хандрили, никогда не обижались. Кажется, даже не уставали… Кто как, а я предпочитал нормальных людей. Которые иногда грустят, иногда злятся, устают к вечеру, временами впадают в хандру…
Может показаться, что наше существование в институте было безоблачным, но это не так. Я буквально дурел от такого количества чужих людей. Кошмар наяву. Забавно: цель жизни у меня теперь рождалась каждое утро, и оставалась со мной весь день. Даже когда я увлекался или отвлекался, она была где-то рядом — моя цель. Дожить до конца рабочего дня, уйти домой, остаться один на один с Ингой и в ее объятиях убить все цели на свете.
Инга страдала тоже. На первых порах — чуть ли не до слез: «Не хочу больше быть дрессированной мартышкой!..» Потом как-то резко приняла неизбежное и смирилась. Только улыбаться перестала. Совсем.
Была еще одна гадость: датчики местонахождения, с которыми мы подписались не расставаться. Куда, казалось бы, сбежишь в городе, в котором камер наблюдения больше, чем людей? Однако ж вот так. Когда мы демонстрировали ученым игру «Вулкан проснулся», датчики выходили из строя, и мы покорно брели в операционную — вживлять под кожу новых шпионов. Не меньше десяти раз я прошел через эту процедуру уже в первые три месяца. Как-то не выдержал, поинтересовался у Нины:
— Слушай, в иммиграционном комитете совсем идиоты сидят?
— Ну… наверно, не совсем, — улыбнулась док. — Как в любой психушке: есть легкие случаи, есть тяжелые.
— А если они пронюхают, что мы избавляемся от жучков как не фиг на фиг?
— Да кто угодно избавляется. В городе полно медиков, нелегально практикующих удаление датчиков. У кого нервы крепкие, тот может и сам вырезать. Не полостная операция, слава богу. А если хочешь, чтобы тебя после этого не беспокоили, и совсем не жалко денег — решаешь проблему, не выходя из иммиграционной конторы.