Вверх по линии
Шрифт:
Это праздник души, нашедшей родственную душу, это торжество в честь духовного единения, кульминация взаимного доверия. Мы как бы говорим друг другу в постели: я отдаюсь тебе в предвкушении, что ты доставишь мне наслаждение, а я со своей стороны, попытаюсь сделать все, чтобы доставить наслаждение тебе. Своего рода социальный контракт, так назовем это. И вся прелесть, все треволнения именно в заключении такого соглашения, но не в удовольствии, которым оно оплачивается.
И еще вы говорите: вот мое обнаженное тело со всеми его недостатками, которое я доверчиво выставляю перед тобой, зная, что ты не будешь над ним насмехаться. И еще вы говорите: я принимаю эту сокровенную
Все это куда более существенно, чем чисто физиологические атрибуты.
Именно поэтому никакие механические приспособления для мастурбации никогда не могли заменить секс и никогда его не заменят.
Вот почему то, что произошло между мною и Пульхерией Дукас в то византийское утро 1105 года, было куда более существенным, чем то, что происходило между мною и императрицей Феодорой на полтысячелетия раньше, или то, что происходило между мною и какою бы ни было другой девушкой тысячелетием позже. И в Феодору, и во множество других девчонок внизу по линии мною было впрыснуто, грубо говоря, примерно одинаковое количество кубических сантиметров солоноватой, вязкой жидкости; но с Пульхерией все было совершенно иначе. С Пульхерией оргазм был чисто символической кульминацией чего-то куда большего. Для меня Пульхерия была воплощением красоты и изящества, и ее быстрая уступчивость сделала меня императором более могущественным, чем Алексей; и пароксизм страсти для нас был вдесятеро менее существенен, чем тот факт, что мы оба, она и я, соединились вместе в доверии, в вере, в разделенном желании, в любви. Вот сердцевина моего мировоззрения. Теперь я стою перед вами, как вытряхнутый из всех своих одежд романтик. Вот основополагающий вывод, который с немалыми трудами я извлек из своего опыта: секс с любовью куда лучше, чем секс без любви! Что и требовалось доказать. А еще я могу показать, если вы не возражаете, что быть здоровым лучше, чем быть больным, и что обладание большими деньгами лучше, чем бедность. Мои способности к абстрактному мышлению поистине безграничны.
Тем не менее, вполне адекватно расправившись с философскими аспектами проблемы на чисто физиологическом уровне, мы решили повторить поиск доказательств с самого начала еще раз получасом позже. Повторение – душа понимания.
49
После этого мы лежали рядом, лоснясь от пота. Самое время предложить своей партнерше травку и разделить другого рода единение, но, разумеется, здесь это было исключено. Я почувствовал, что чего-то не достает.
– Там, откуда ты родом, там все совсем по-другому? – спросила Пульхерия. – Я имею в виду людей: как они одеваются, о чем говорят.
– Совсем по-другому.
– Я ощущаю какую-то необыкновенность в тебе, Георгий. Даже в том, как ты держал меня в постели. Не то, чтобы я так уж сильно была искушена в таких делах – пойми меня правильно. Ты и Лев – других мужчин у меня никогда не было.
– Это правда?
Глаза ее вспыхнули.
– Ты считаешь меня распутной девкой?
– Разумеется, нет, просто… – тут я совсем запутался. – В моей стране, – безрассудно выпалил я, – девушка принимает много мужчин прежде, чем выйти замуж. Никто против этого не возражает. Таков обычай.
– Здесь совсем не так. Здесь девушек надежно прячут. Я вышла
– В самом деле, Пульхерия.
– Но ведь вы тоже византийцы! Вы же не варвары с севера!
– Как это может быть позволено – принимать множество мужчин?
– Таков у нас обычай, – на сей раз голос мой звучал не очень-то убедительно.
– Наверное, ты приехал не из Эпира, – предположила она, – а из какой-то более далекой местности. Еще раз говорю тебе, Георгий, ты очень странный для меня человек.
– Не называй меня Георгием. Называй меня Джадом.
– Джадом?
– Джадом.
– Почему я должна так тебя называть?
– Джад – мое второе имя. Мое настоящее имя. То имя, которое я ощущаю всем своим сознанием. Георгий же – ну, это просто имя, которым я воспользовался.
– Джад. Джад. Такого имени я никогда даже и не слышала. Ты из очень странных краев! Из очень странных!
Я улыбнулся ей улыбкой сфинкса.
– Я люблю тебя, – сказал я и стал пощипывать губами ее соски, чтобы уйти от этого разговора.
– Так странно, – шептала она. – Так необычно. И все же с самого первого мгновения меня так сильно к тебе влекло. Понимаешь, я никогда не осмеливалась. О, предложения мне делали, десятки предложений, но все они казались мне не настолько стоящими, чтобы рисковать. А потом я увидела тебя и почувствовала прямо таки огонь в себе, сильное желание, жажду, так что ли? Почему? Скажи мне, почему? Ты ничуть не привлекательнее многих других мужчин, которым я могла бы отдать себя, и тем не менее сделала я это только для тебя. Почему?
– Это – судьба, – сказал я ей. – Как я уже говорил раньше.
Непреодолимая сила, которая соединила нас вместе, через… столетия… -…моря, – снова не очень-то убедительно завершил я.
– Ты придешь ко мне еще? – спросила она.
– Еще, и еще, и еще.
– Я что-нибудь придумаю, чтобы мы могли встречаться почаще. Лев ни о чем не догадается. Знаешь, он один из самых главных сановников в казначействе и очень много времени уделяет своим финансовым делам, а тут еще император. Лев почти не обращает на меня внимания. Я просто одна из многих его красивых игрушек. Мы будем встречаться, Джад, и мы будем часто познавать наслаждение вместе, и… – ее темные глаза вспыхнули, -…и, может быть, ты дашь мне дитя.
Я почувствовал, как разверзлись небеса, и все громы и молнии обрушились на меня.
– Пять лет замужества, а я все еще бездетная, – продолжала она. – Сама не пойму. Возможно, я была слишком молодая поначалу – совсем девочка – но вот и теперь тоже ничего. Ничего. Подари мне ребенка, Джад. Лев возблагодарит Бога за это. Я хочу сказать, он будет счастлив. Он посчитает, что это его ребенок – в тебе есть что-то от Дукасов, особенно глаза, так что никаких подозрений не возникнет. Как ты считаешь, мы сделали сегодня ребеночка?
– Нет, – ответил я.
– Нет? Разве ты можешь быть так уверен?
– Я знаю, – вздохнул я.
Я стал гладить ее шелковую кожу. Вот оставила бы ты меня еще на двадцать дней без моей таблетки, и я обязательно наградил бы тебя ребенком, Пульхерия! И такими узлами завязал бы ткань времени, что их бы уже никому не распутать. Стать собственным «прапра» много раз прадедушкой?
Возникнуть из собственного же семени? Неужели время могло бы замкнуться на самое себя, чтобы я смог появиться на свет? Нет. Такое никак не может сойти мне с рук. Я подарю Пульхерии свою страсть, но не роды.