Вверх тормашками в наоборот
Шрифт:
— Да ну, на фиг, — пробормотала я, — страсти какие. Хотя в нашем мире за них убивают иногда. Слишком дорогие. Скажите мне лучше, если украшения не будут гасить способности, женщины захотят их носить?
— Какая женщина откажется от красоты? Особенно если она не вредит.
— Ну, не носят же они слёзы эхоний ваших.
Иранна опять посмотрела на меня пристально. Что мелькнуло в её глазах? Жалость?
— Солнечный камень — мужской. Так уж тут повелось. Поэтому даже фальшивку вряд ли какая женщина рискнёт надеть.
— А у нас бриллианты носят женщины. В основном. У меня идея появилась. Есть
Иранна легко поднялась на ноги и пошла в сторону деревни. Я поплелась следом, хвостиком за мной — Мила. В маленьком уютном садике — огромный стол. Поверхность ровная-ровная, затёртая до блеска сотней рук.
— Здесь мы с детишками занимаемся, — Иранна произнесла это просто и уселась поудобнее на лавочке.
Я кивнула, старательно делая вид, что не поняла её тонкого намёка на толстые обстоятельства. С Милой мы сходили к месту, где отдыхали наши лошади и принесли в садик мешок. Ребёнок ещё тоже не понимал, что к чему. Я высыпала горстку мимеиных семян на стол и полюбовалась идеально круглыми бусинами.
— Мне нужна иголка с ниткой, — скомандовала я, — лучше, конечно, что-то пожестче, тонкая металлическая проволока или леска были бы кстати, но, боюсь, здесь такое не водится.
У них водилось нечто круче. Слово "леска" сделало мой день: у них тут дерево какое-то чудовищное растёт с тонкими нитями вместо листьев. Они называют его айгур. Этими практически неубиенными нитями сшивают кожу, плетут из них сети для рыбы, используют для удочек и много где ещё.
Годилась эта зачётная вещь для моих целей идеально. Иранна и Мила с любопытством смотрели, как я пыхчу, пытаясь провертеть дырку в круглом семени. Почти что долбить камень, но я справилась. Иранна со вздохом принесла мне подобие тонкого шила — и дело пошло лучше.
— Когда-то давно, когда я была поменьше Милы, мама вбила себе в голову, что девочка должна заниматься рукоделием. — вещала я, накручивая дырки в семенах. — Почему именно бисероплетение — тайна, покрытая мраком. Из этой тоски я вынесла кое-какие навыки и умение плести нехитрые украшения. И вот она истина: никогда не знаешь, что тебе пригодится в жизни! Меньше всего я думала, что эта тоска понадобится когда-нибудь, а вот поди ж ты…
Конечно, мимеи не бисер, но зато плелось куда легче и веселее. Мила смотрела во все глаза за моими руками. А пока я разглагольствовала, оказалось, подтянулись любопытные меданы и девчонки с разноцветными паклями вместо волос. Толкались, вытягивали шеи, тихонько охали и не могли глаз оторвать от переливающихся бусин. Проняло до печёнок, я так понимаю.
— Ну, как-то вот так, например, — пробормотала я удовлетворённо, застёгивая простую фенечку на запястье Милы.
Боже, какая зависть светилась в девчоночье-женских глазах! Руки так и потянулись пощупать, потрогать, прикоснуться.
— Не сковывает, — изрекла бирюзовая Ума, поглаживая гладкие бусины. Она даже глаза закатила от удовольствия. — Тёплые, живые… что это?
— Семена растений одних, — быстро сказала я, не собираясь вдаваться в подробности.
Но меданам было по барабану: они, видать, не очень шарили в растениях, поэтому лишних вопросов не задавали. Милино запястье перемацали все.
— Научишь? — деловито спросила Аттита и прищёлкнула азартно пальцами.
— Научу. Украшения мы сможем продавать. А добра этого у нас навалом. Можем и фенечки делать, и колье, бусики там попроще и даже колечки.
Мамма мия, что тут началось! Заволновались, заорали, заметушились. У меня даже в глазах зарябило от их пёстрых одежд и причёсок. Галдели все сразу, хватали айгуровские нити, откуда-то появились длинные иглы.
— Учись, небесная! — вопили они и, выстроив ряд бусин на столе, протыкали иглами ровные дырочки в семенах одним движением ладони.
Мда, а я пыхтела, чуть пальцы себе не искорёжила от натуги. Ну, Иранна, ну, ведьма муйбовская… Могла бы и помочь. Нет же, следила за моими потугами и молчала. А эти легко так, как в мягкое масло, иглы загоняли. Схватывали налету, мгновенно, сгрудились по группкам, каждой я показывала разные приёмы плетения — выскрёбывая их из памяти. Оказывается, ничто не забыто, никто не забыт…
— Учись, небесная! — орали они мне — и лёгким движением пальцев нанизывали бусины на упругие нити.
Ну да, куда уж мне с моими неуклюжими движениями, остановками, непопаданиями в отверстия… То, на что у меня бы ушли часы или дни, эти вертихвостки делали за минуты. Ещё бы. Детвора плела феньки, впечатлившись Милиным украшением, взрослых я заставила напрячься: пытались сделать колье. Они пока не совсем понимали, что, как и зачем, но сам процесс захватывал, лишние вопросы не сыпались.
— Вот. Наплетём украшения — и продадим их со свистом, — брякнула я не подумавши.
Видели когда-нибудь лицо ребёнка, у которого отняли игрушку? А тут — куча огорчённых глаз, недетское страдание. У девчонок аж слёзы брызнули. Даже Мила поскорее руку за спину спрятала. Будто я собиралась отнять у неё "сокровище".
Стало тихо. И показалось вдруг, что побьют меня. Истерично, с выдиранием косм и расцарапыванием морды когтями. Я аж попятилась.
— Ну вы чё?.. Да будет и вам, и другим. Как раз нарядитесь, чтоб продавалось лучше.
— А как добро закончится? — практично заметила девчонка моего возраста с ярко-зелёным взрывом на макаронной фабрике вместо волос.
— Об этом подумаем потом, — авторитетно заявила я. — Сейчас важно работать. И не жадничать! Я что-нибудь ещё придумаю.
Кажется, пронесло. Избиение небесной особи отложилось на неопределённое время. Фуф… Но дух я перевела как-то вот зря…
Задрожали и подпрыгнули бусины на столе. Я почувствовала, как завибрировал браслет на Милиной руке. Девчонка встрепенулась, заверещала тоненько, протяжно, как щенок, которому больно, и кинулась прочь из сада. Я понеслась за нею вслед.
Вот гадство, к этому можно когда-нибудь привыкнуть?..
Глава 31. Тёмные кольца из безвременья. Мила
Ей хотелось походить на Дару. Быть смелой и дерзкой. Говорить прямо и смеяться. Говорить… Больше всего на свете хотелось говорить.
Иногда она чувствовала, что слова распирают горло, рвутся наружу, как из тюрьмы, но, обессиленные повторением начальных звуков, прячутся назад в темницу и горестно прикрывают голову руками.