Вверх за тишиной (сборник рассказов)
Шрифт:
Нас убили в субботу. Думали, что двоих убили. Нет, троих.
Моего ребеночка неродившегося.
Джо приехал на своем Камазе из Тамбова, как всегда, в субботу. И сразу в кафе, в нашу стекляшку. Я увидела его от двери.
Бросилась к нему. Он обнял.
— Не лапай нашу девку, черножопый.
Их было шестеро. Не наших. Как они вышли на нашу стекляшку?
Джо защищался алюминиевой вилкой, которую зажал в кулаке. В тарелке недоеденные пельмени. Я почему-то помню эти пельмени.
Меня ударили,
Что? там не живут негры? Какое мне дело — живут, не живут…
Только не могу себе простить одного — крикнула им:
— Его Васей зовут! Он русский, из Тамбовской!
Они засмеялись.
Гудели машины. Я сама видела, как парень-шофер натирал лицо углем. Из Тамбова по дороге ехали машины. Очень много самосвалов. И в каждой сидел негр. На черных лицах горели глаза.
Могила наша недалеко от стекляшки, почти рядом с дорогой.
И тамбовская шоферня, да и не только они, притормаживают, гудят.
Ребята, спасибо вам!
На желтом холмике — полевые цветы. Мы вместе. Джо-Вася и Люба.
А недавно за стекляшкой начато строительство микрорайона. Даже ночью, при свете фар, работают бульдозеры. Рядом гудит экскаватор, роет котлован. Огни бульдозеров все ближе и ближе к нашей общей могиле.
Я вижу, как по столешнице ползут стаканы, к краю. Падают. Но падают неслышно, улетают в бесконечность.
Не надо грустить, прошу вас
Ашот убивал носом, Гурген его подстраховывал. Два черных ангела, два брата.
Крючковатые носы и длинные крылья — все в братьях напоминало бутафорию, оперетку или старую картинку в книге… Сейчас, когда гремят выстрелы, не в далекой Армении, а за углом любого дома в каком-нибудь заштатном городке неустроенной Россиии, где жизнь человека стоит не больше килограмма помидор, Боже мой, зачем они, ангелы смерти? Может быть, пока писал, я вспомнил своего покойного друга Тодика Бархударяна.
Но храмы стоят на высоких холмах. И на кануне горят свечи об упокоении рабов твоих, Господи.
Братья прилетели к большому городу, где умирала Ира от рассеянного склероза. Ей было всего семнадцать лет.
Она лежала в маленькой комнате, рядом с большой столовой, а внизу, на коврике, положив на лапу голову, как изваяние, как уже памятник на могиле, серая овчарка.
Я вошел в комнату. Высокий лоб, светлые волосы — в полнейшей тишине. Ни шума ручья с горы, ни уход солнца — чистое белесое небо. Ни единого облачка.
Ни после, ни теперь — никогда ничего прекраснее я не видел на земле. Долго я глядел.
Молча я перекрестил Иру. И вышел в большую комнату.
Вдруг дверь отворилась, вошла овчарка, ткнулась мне в колени и лизнула руку. Потом опять ушла.
И в это время подлетел Ашот. Но ударил не в сердце девочки, а в свое собственное сердце. Божья, ангельская кровь напоила умирающую.
Гурген вскрикнул. Я быстро открыл дверь. Овчарка подняла голову, завыла.
Черный ангел неподвижно лежал на постели. А белый ангел Ирочка в эту секунду родилась.
Овчарка замолчала, и мы смотрели, как в углу плакал Гурген.
Но вот исчезла комната. Душу переполнила радость. Белесое небо надо мной становилась все прекраснее, все беспредельнее.
Вечером я пошел в армянский храм и глубоко поклонился иконе Божией матери. Это совсем рядом с Ваганьковским кладбищем, где упокоена моя семья жена и сын…
В православном храме Ваганьковского кладбища я поставил на канун одну большую свечу. И огонь свечи слился с вечностью.
Трагедии нет
Маленький мальчик стоял на перекрестке. Он выбирал дорогу к себе. Мимо проносились машины. А он все стоял на перекрестке и искал дорогу.
В центре города, на перекрестке, стоял мальчик. Он был похож на стрелу, которая должна была взлететь. Эта стрела должна была лететь сквозь беды и горе. Сквозь несчастья и болезни. Все было готово к тому, чтобы взлететь. И в глубине души мальчик знал, что нет никаких смертей. Все это придумали взрослые. И надо правильно выбрать направление. И взлететь вместе со старым городом, где он начинает новую жизнь.
Слабый крик раздался. Почти шорох. Я торопливо стал спускаться по крутому склону. Ночь уже плотно окружала меня. Камни сыпались из-под подошв башмаков. Мне было страшно. Когда-то я уже этот путь проходил. Ноги скользили. Я спускался все ниже и ниже. Крик был громче, но разобрать его я не мог.
Что я делал эти годы? На что потратил время?
Крик притягивал меня. В рот набились камень и песок. Я ободрал в кровь локти и руки, цепляясь за выступы. Крик становился громче.
Но, обдирая руки, я все время цеплялся за каждый выступ. Наконец дорожка стала положе. Мне стало легче идти. И я ясно услышал сквозь скрежет камней и песка: «Я лублю… Я лублю…»
Это свой крик я послал в темноту. Это за ним я спускался вниз, рискуя свернуть себе шею.
Куст жасмина. Открытое окно дома. Недавно прошел дождь, и остался туман. Сквозь туман просвечивает солнце. И вот я прыгаю среди травы. Кузнечик ли или просто какая-то букашка. Все в мире нити тянутся ко мне. Нити понимания и бесконечности.