Вы хотели войны? Вы ее получите!
Шрифт:
Потом послушался шум открываемых ворот. Они приехали в загородный дом. С закрытым лицом, под руки, его провели в апартаменты, посадили на стул и лишь после этого сорвали шапку с головы.
Александр сощурился от яркого света. Перед ним в огромном зале в роскошном кресле сидел Мирза. Тот самый Мирза, бывший майор таджикской милиции, их кровный враг со времен спецназовского прошлого. Сияющий Хабиб доложил:
– Вот, хозяин, привезли!
Мирза удовлетворенно кивнул, махнул рукой в сторону двух нукеров, и они с поклоном удалились.
– Ну, здравствуй, дружочек, – барственно начал Мирза. – Что, отстрелялся, свинья вонючая... Мы тебя сразу узнали. Идентици... Как там, Хабиб?
– Иденфирировали, – тут же подсказал Хабиб.
– Короче, узнали и опознали, – продолжил Мирза. – У тебя, Санек, голова – квадратная, как аквариум. Таких по Москве две – одна у тебя. Остальные – типовые стеклянные аквариумы. А вот у твоего сына – головка круглая. И жена у тебя хорошая... Кино сняли? – Мирза повернулся к Хабибу.
– Триллер, на «Оскара» потянет! – осклабился тот.
– Показывай! – приказал Мирза.
Хабиб достал из кармана мобильный телефон, включил воспроизведение видеосъемки, показал Мирзе.
Усмехнувшись, он сказал:
– Теперь папашке покажи.
Хабиб приблизил мобильник к лицу Бессчетнова.
У Александра помутнело в глазах. Он рванулся со стула, но Хабиб, ожидавший его реакцию, ударом в лицо посадил обратно.
На маленьком экране мобильника Бессчетнов увидел жену и сына. Они, связанные, сидели на полу в каком-то подвале, у Татьяны текли по лицу слезы, а пятилетний Санька испуганно таращился на маму. «Проси мужа, чтобы освободил вас! – послышался голос Хабиба. – Не поняла что ли?» Не прекращая снимать, он пнул женщину ногой.
Бессчетнов от бессилия заскрежетал зубами. Вся прожитая жизнь и эти проклятые последние месяцы борьбы предстали как бессмысленное существование, итогом которого стала потеря самого дорого: его семьи – Танюшки и Саньки. «Саша, освободи нас, сделай, что они требуют...» – всхлипывая, дрожащим голосом, покорно произнесла жена.
«Теперь ты, щенок, проси папу освободить тебя!» – продолжил Хабиб. Но мальчонка съежившись, не проронил ни слова. Хабиб ударил сына ногой. «Говори, щенок, если жить хочешь! Твой папа сильно виноват перед нами». Татьяна запричитала: «Сыночек, ну, скажи, папа, спаси нас!» Санек заревел басом: «Не буду, не буду!»
Хабиб выключил аппарат и занял место за спиной Бессчетнова.
– Если не хочешь потерять сына и жену – соображай! – продолжил Мирза. Его слова, как раскаленный свинец, капали, прожигали голову. – Мне нужны все имена и адреса вашей группы. Прежде всего вашего главаря. Мы такие же отморозки, как и вы, Санек... Даже похуже. Время для раздумий нет. И невздумай гнать тюльку, что у вас там все в глухой конспирации.
Бессчетнов долго молчал, и потом, будто другой, чужой человек, сидящий внутри, произнес за него:
– И вы будете их убивать по одному?
Мирза тут же ответил:
– Убивать не будем, но временно изолируем... от цивилизованного общества.
Хабиб, стоявший по-прежнему за спиной Бессчетнова, сдержанно рассмеялся.
– А какие гарантии, что вы не обманете и освободите сына и жену?
– Адреса всех ваших отморозков и мое честное слово.
Последующие сутки Бессчетнов не сомкнул глаз. Его привели в подвал, находившийся под зданием, здесь стояли два стула, и полыхала лампа над головой. С него сняли рубаху, и один из нукеров тут же вколол ему в плечо дозу из шприца. Пояснил, что это общеукрепляющее средство. И Бессчетнов погрузился в киселеобразную субстанцию, ноги стали ватные, мысли – осязаемо пустые, исчезли чувства тревоги, опасности, не осталось никаких, даже мизерных желаний.
Хабиб сидел напротив, глаза в глаза, монотонно произносил одни и те же слова: «Назови имя... Какая у него кличка... Что делал в группе... Где он живет... Назови улицу... дом... квартира... Как туда проехать...»
И постоянно, откуда-то сверху, звучал, повторяя, усиливаясь, голос жены: «Саша, освободи нас, сделай, что они требуют... Саша, освободи нас, сделай, что они требуют...»
«Ты же не хочешь потерять сына и жену?»
Нет, он не хотел потерять сына и жену...
Где-то в глубине подсознания Бессчетнов чувствовал неудобство, запрет, барьер, который ему надо обойти, перешагнуть, забыть...
Как в тумане, он произносил имена, клички, адреса, осознавая, что совершает что-то неправильное, нехорошее, подлое, но поступить иначе не мог. Когда он запинался или умолкал, вновь звучал сверху, как с небес, умоляющий голос Татьяны, все усиливающийся, повторяющийся, парализующий волю...
Первым он назвал Вздохова, потом – Корытова, Лагоду...
Родина пришлось поискать по адресам его съемных квартир. Конечно, именно он был основной целью Мирзы.
Когда подручные проверили все адреса, которые назвал Бессчетнов, и Мирза убедился, что он не блефует, добросовестно сдал всех по списку, он, наказав быть на постоянной телефонной связи, отпустил Бессчетнова, потому как его отсутствие могло вызвать подозрение.
Мозги спецназовца устроены по-особому
...Всю дорогу, мучительно страдая от головной боли, а еще больше – от бессилия, Родин готов был душу вывернуть наизнанку, чтобы понять, узнать, как удалось Мирзе так быстро, последовательно нанести точечные удары по группе. Если не милиция или наркополиция, то кто же сдал адреса? Неужели, кто-то из наших? Вздохов – под немыслимыми пытками? Но он не знал последнего адреса Родина. Приходько? Лагода? Корытов? Бессчетнов?..
Еще Иван с острым сожалением подумал, что не успел написать заверенное у нотариуса имущественное завещание на своих стариков... Сердцем чувствовал, что развязка близится, но чтоб так вот, как кота в мешке...
Джипы подъехали к загородному дому, ворота бесшумно открылись, машины въехали во двор. Из первой вышел Мирза, энергичной походкой прошел в дом, за ним следом серой тенью – Бессчетнов. Из второго джипа вывели «живой трофей», с вязаной шапкой, натянутой на глаза.
– Пока не заводите! – приказал Мирза.
Ему надо было сделать три вещи: переодеться в свежую тончайшую, домотканого полотна светлую рубаху, свободного покроя белые штаны и домашние туфли; истребовать себе чай и кальян; и, наконец, царственно расположиться в кресле, чтобы, как подобает победителю, вершить судьбу поверженного врага.