Вы способны улыбнуться незнакомой собаке?
Шрифт:
— Никогда не говори «никогда». Простите за трюизм. — И тут Юра сделал то, чего, очевидно, делать не стоило, — потянулся через стол к Лене, взял ее руки в свои и долго посмотрел в ее растерянные кофейные глаза.
Лена взгляда не выдержала, но рук не отняла. И, отвернувшись, пробормотала:
— Слова-то какие знаете… Как будто в Сорбонне учились, а не в военном училище.
— Так я ж стараюсь соответствовать. Понимать надо. — На этих словах Буланкин аккуратно положил Ленины руки на стол и встал с кресла. — Спасибо за кофе. И за бальзам. И за интересную беседу. Мне пора.
В понедельник, не дождавшись звонка Буланкина, Лена опять позвонила сама. Позвонила, как она себя убедила, по делу.
— Юрий Петрович, вы телефон «Сполохов» знаете? Я записывала, но никак не найду. Хочу попросить ребят переписать мне несколько песенок. Мне там у них кое-что понравилось…
Лена говорила быстро, опасаясь, что собьется, Она понимала, что все ее обращения к Буланкину по любому пустяковому поводу выдают ее с головой. Но поделать ничего с собой не могла.
— Телефона не знаю, — ответил Буланкин, — но это не проблема. Давайте зайдем к ним после работы. Договорились?
Лена обессиленно откинулась на спинку стула: сам предложил, сам!
«Зря я, наверное, это сделал», — засомневался Юра сразу же после того, как положил трубку. Он беспокойно перекладывал бумаги и мучительно соображал, что бы такое придумать, чтобы никуда не идти. И, найдя то, что было ему нужно, решил: скажу, что не получается сегодня.
Лена поверила в неотложные буланкинские дела, но решила все-таки первой Юрию Петровичу больше не звонить, даже если будет очень нужно.
Назавтра с самого утра на Буланкина навалилась масса проблем, и про Лену он ни разу не вспомнил. Только уже поздно ночью, засыпая, подумал: «Не позвонила сегодня. Интересно, сколько выдержит?»
Но не выдержал сам Буланкин. На следующий день утром Лена услышала желаемое:
— Ну что, как у вас сегодня со временем, Елена Станиславовна? Заглянем в «Сполохи»?
— Хорошо, — спокойно и будто бы равнодушно ответила Лена.
И это спокойствие, которое Юра почему-то принял за чистую монету, было ему крайне неприятно.
Пока Лена на одном магнитофоне прослушивала то, что ее заинтересовало в прошлый раз, Буланкин сидел в наушниках у другого. Вдруг он повернулся и спросил:
— Вам нравится Газманов?
— Не знаю. Так как-то, — пожала плечами Лена.
— А вот эту песню вы слышали?
Лена подошла, Буланкин встал, бережно обняв за плечи, посадил ее на свое место, осторожно надел на нее наушники и присел перед ней на корточки.
Звучал красивый проигрыш… Но мешали буланкинские глаза. Лена махнула рукой: отойдите! Юрий Петрович понимающе кивнул, вскочил, сделал пару шагов в сторону.
Я не верю, что жизнь оборвется,
Что когда-то наступит конец.
И звезда моя с неба сорвется,
Оставляя созвездий венец,
— пел Газманов. Это было красиво. И высоко. И невыносимо.
Лена, забыв про всех, плакала. Как ей казалось, незаметно. Но Буланкин увидел. Подошел, обнял и вытер своим носовым платком Ленины щеки. Платок пах далеким, но не забытым «О'женом». Да, именно этот одеколон подарила Лена Олегу, когда он уезжал в свою Гремиху. Именно этот. Алла доставала в военторге через подругу.
Когда они вышли из «Сполохов», Юрий Петрович спросил:
— Можно я буду называть вас просто Лена?
Он, наверное, забыл, что несколько дней назад уже называл Елену Станиславовну Леночкой.
— И на ты. Хорошо? — ответила-спросила Лена. Буланкин ничего не сказал, а, остановившись, взял Ленину руку в свою и поднес к губам.
Они долго шли молча. Когда Лена наконец собралась спросить у Юры что-нибудь умное, он опередил ее:
— Лена, почему ты плакала?
Ты странный. Песня грустная, красивая. Вот и плакала. Это естественно.
— Не знаю. Не думаю, что так естественно.
— Для мужчин, конечно, нет.
— Да я не про мужчин.
Вот здесь Лена и рассказала Буланкину про Олега. Все-все.
Юра внимательно слушал. А потом снова долго молчал. Ему хотелось кое-что расспросить про Олега поподробнее, но он не посмел.
Засыпая, Буланкин вспоминал, как вытирал Ленины слезы своим платком. Вспоминал такие же сверкающие слезинки в мочках маленьких ушей какой-то удивительной, абсолютно идеальной формы. Вспоминал глаза. Вспоминал губы. И думал: «А я, идиот, толковал ей про страдания…»
А Лена, погружаясь в сон, видела ярко-голубые глаза высокого капитан-лейтенанта, который шел ей навстречу и с которым она не смогла разминуться…
Через несколько дней после того, как Лена и Буланкин перешли на «ты», она вдруг совершенно неожиданно и для него, и для самой себя собралась к маме, в Рязань. Написала заявление на отпуск за свой счет, принесла Буланкину. Он, ничего не спрашивая, подписал. Она сказала «до свидания», на что он ответил: «Вы уж не задерживайтесь, Елена Станиславовна». С тем она, ничего не понимая, и уехала.
12
На вокзале Лену встречала мама, Вера Петровна. За полгода, что они не виделись, она успела чуть-чуть постареть. Во всяком случае, Лена сразу увидела два тоненьких полукруга незнакомых морщинок вокруг губ — и сердце ее сжалось от жалости, нежности и любви.
Сумки у Лены были тяжелые, и она обрадовалась, что сразу же подвернулся таксист и носильщик в одном лице.
Встреча с городом после обычно полугодовой разлуки всегда была нежной и трогательной. Выдержать целый год у Лены никогда не хватало сил: она или делила отпуск пополам, или, как в этот раз, срывалась на неделю-две за свой счет.