Выбираю таран
Шрифт:
Им гордилась вся Россия и недоумевала: почему же на вооружение русской армии по-прежнему шли самолеты иностранных конструкций и они же строились на русских заводах? Перелет «Ильи Муромца» мог бы изменить положение.
Но 15 июня первые полосы газет с тревогой сообщили о выстреле в сербском городе Сараево в наследника австро-венгерского престола Фердинанда. Это означало мировую войну…
Петр Николаевич, наблюдавший за строительством своего самолета и «моранов» для армии на московском заводе «Дукс», срочно отбыл в Киев и там получил приказ уже 17 июня
Прощайте, мечты об отставке, о тихой жизни конструктора, о мирных самолетах. Жизнь заставляла воевать…
16 июня — последний день в Киеве, последний день в семье, последние слова плачущей Дине: «Не горюй, не беспокойся… Ты знаешь ведь, что сил и энергии у меня много».
Как странно! Сколько раз эта маленькая женщина провожала его в опасные полеты — всегда выдержанная, улыбчивая, уверенная в его успехе. А тут слезы льются и льются по родному лицу, и он не знает, как ее утешить.
— Возьми два абонемента в оперный театр. Война, я думаю, скоро кончится, — говорит он.
— Не утешай… Не надо, — справляется наконец со слезами Дина. — Иди, Петрусь, и возвращайся с победой.
Первые разведывательные полеты вызывают в нем боль, гнев, недоумение, скорбь. Он пишет Дине: «Встречаются картины страшного разрушения, и приходят вполне определенные мысли о зверстве и бессмысленности войны».
Его отряд базируется близ старинного Жолкева, известного в истории тем, что издавна облюбовал его орден монахов-доминиканцев, управлявших беспощадной инквизицией. Их угрюмый собор — хороший ориентир для летчиков. А вот аэродром близ города неудобен, летчики ворчат: аппараты и так несовершенны, то и дело ломаются, а на таком аэродроме чего от них ждать?
— Приличных посадочных площадок в этом районе нет, но это не страшно, — уговаривает ворчунов Нестеров. — Нам придется только вспомнить школьный расчет посадки на точность.
Он, двадцатисемилетний человек, легко входит в роль отца-командира, хотя среди подчиненных есть и ровесники, и постарше, и солдаты-новобранцы, они в основном с Украины, — зеленые юнцы. На их плечах все аэродромное хозяйство: палаточные ангары для самолетов, сами самолеты и охрана их. Нешуточные обязанности. А кое-кто из пилотов явно продолжает держать дистанцию с низшими чинами.
— Сейчас война, а потому никто не должен отказываться от любой работы, какое бы положение ни занимал, — строго внушает Нестеров офицерам на разборах полетов.
Он вместе с мотористами заправляет машины горючим, помогает солдатам ставить палатки-ангары и следит, чтобы все как следует отдыхали, повторяя: «Невыспавшийся летчик — пол-летчика, выспавшийся — два летчика!»
— Наши машины отлетали свое, моторы выходят из строя в воздухе, как лететь в тыл на разведку? — задают ему законный вопрос.
Что он мог ответить? Он сам чудом избежал плена, когда, вылетев на разведку под Львов со штабс-капитаном Лазаревым, был вынужден сесть за вражеской линией обороны. Жители ближайшего села помогли поджечь самолет, снабдили едой и проводили к линии фронта. А там и вовсе повезло: взяли в плен часового, он оказался русин — так называли себя карпатские украинцы, обрадовался, поняв, что может уйти вместе с «братушками» от проклятых австрияков, провел через линию фронта.
Первое, что сделал Нестеров, вернувшись, — написал рапорт о необходимости пулеметов на борту самолетов.
Пришел отказ: самолет не способен вести воздушный бой, потому пулеметы авиаотрядам не положены инструкцией.
Пришлось воззвать к летной изобретательности. Поручик Розенберг, с первых дней войны под общий смех «забронировавший» сиденье в кабине чугунной сковородкой, внес второе дельное предложение: приспособить к самолету пятифунтовую гирю на тросе и попробовать опутывать ею винт неприятельской машины — должна рухнуть! Нестеров решил приладить к носу самолета нож — им можно вспарывать аэростаты. Все летали, вооруженные карабинами и браунингами, но толку было мало — попробуй попасть с движущегося объекта по движущейся цели! И бывало, расстреляв патроны, противники разлетались, грозя друг другу кулаками или с досады швырнув в противника пустой карабин.
Нет, надо проверить давнюю идею Яцука — таран.
«Гром сотен пушек утром 18 августа 1914 года возвестил начало наступления русской 8-й армии генерала Брусилова. 19 августа перешла в наступление 3-я армия генерала Рузского. Авиация армии, в том числе и авиаотряд П. Н. Нестерова, вела интенсивную воздушную разведку» — так описывают фронтовую обстановку тех дней К. Трунов и М. Голышев в книге «Петр Нестеров».
…7 сентября группа летчиков задержалась в штабе армии, оживленно обсуждая события дня и результаты воздушной разведки.
— Большое спасибо вам, господа офицеры, за ценные сведения, которые вы нам представили, — сказал генерал-квартирмейстер штаба 3-й армии полковник Бонч-Бруевич. — Только авиация помогла нам во многом прояснить обстановку на фронте и получить сведения о противнике. Но положение остается чрезвычайно тяжелым. Дальнейшая судьба наших операций во многом зависит от того, удастся ли нам скрыть от австрийцев направление движения наших корпусов. Ведь у противника также имеется авиация, и она действует весьма активно. Особенно нас беспокоят разведывательные полеты одного австрийского «альбатроса». На этом самолете, видимо, летает весьма опытный разведчик. Совершенно недопустимо, чтобы мы могли терпеть наглые полеты австрийца, который может сорвать наши намерения.
— А как вы, господин полковник, полагаете прекратить полеты этого австрийца, когда у нас на самолетах нет никакого оружия, кроме револьвера? — задал вопрос присутствовавший при этом разговоре Нестеров.
— Что делать? — бросил полковник. — Надо придумать способ атаки и напасть. Мы на войне, а не на маневрах. Надо рисковать, раз требует обстановка. Я верю в храбрость русских летчиков!
Это прозвучало как вызов.
— Я даю вам, господин полковник, слово русского офицера, что австриец перестанет летать, раз это необходимо.