Выбор Донбасса
Шрифт:
Время — сеять, время — жать,
По оврагам и канавам
Снова мёртвыми лежать.
Вперемешку, вместе с нами,
Адский впитывая зной, —
С дочерями, сыновьями
Бывшей Родины одной.
Александр Курапцев (Старобешево — Санкт-Петербург)
* * *
А мы сатанеем без
являя собою голь,
устами младенца глаголет младенец,
проглатывая глагол,
пророчит-морочит, блаженного корчит,
местами кривит уста,
и глас вопиющего шамкает молча,
вещать и звучать устав.
Небесною манной набиты карманы,
висит на ушах лапша,
но, мало-помалу, от самообмана
становится шире шаг,
со скрипом врывается в лёгкие воздух,
волшебный, как порошок,
и варится время, не верится в возраст,
а шёпот шуршит, как шёлк.
И мы оставляем кресты и окопы
пастись на пустой земле,
козырные пики, казённые копья,
петляет в потёмках след,
забыты колосья, разбиты колени,
коптит подожжённый рай,
и нечего делать, и не во что верить,
и некуда умирать.
* * *
Давайте верить телевизору,
как откровениям Талмуда,
и регулярно ставить клизмы
неприхотливому уму,
пусть всё исполнится по слову
во славу этих или тех,
нет, ни за что не смолкнет сволочь,
в башку вколачивая текст…
Так, потерявшись в настоящем,
ополоумевши сполна,
играет в говорящий ящик
приговорённая страна.
* * *
у солдата был пуленепробиваемый живот
мама говорила до свадьбы заживёт
папа говорил пока ты живой
береги в себе государство
твой живот покрыт виртуальной бронёй
двадцать лет ты кормился специальной хернёй
и теперь тебя ни фига не проймёт
ни холера ни харакири
если с трёх сторон наступают враги
то хватайся за сердце мастурбируй под гимн
но не сдавайся и не беги
престиж не купишь за сало
родина не забудет и не простит
всё что хрустит и тает в её горсти
это не кости это замёрзший стикс
розовый как ладошка
нет у солдата имён голосов могил
праздновать будем винтовку печь пироги
будем любить одни твои сапоги
слава отцу и сыну
* * *
Мне
зелёный снег повсюду,
лоснится творческий узбек
с улыбкой будды,
следы заплёванных солдат
хромают в кузов,
и мировая благодать
нисходит юзом.
В зелёнке потонул рассвет
в оконной раме,
бинтами пеленает смерть
дома с дворами,
Тебе, мой солнечный ошна,
светло на Невском,
и не увидеть ни рожна
степи донецкой.
Мети свой мокрый тротуар
неторопливо,
Ашан и в Африке — акбар,
косей от пива,
живи, не ведая, дружок,
вражды блошиной…
а мой испорченный божок
застрял в машине.
* * *
Разгоняясь, оглядись по сторонам,
ветер в харю, вехи, вывихи, стена,
под стеною то песок, то наст, то хлам,
то страна.
Не страна, но протяжённая межа:
то измена, то засада, то пожар,
хочешь жить — умей божиться и бежать,
балансируя на лезвии ножа,
гражданином скудной, выжженной земли,
в диком поле на краю большой зимы
в сонме ликов подставных внеземных
позывных.
У зимы пустые, сонные глаза,
у зимы есть автозак и кинозал,
где хранятся те — кто против, те — кто за,
кто считает барыши, кто новый залп.
Поднимая смету сбывшихся примет,
не находишь в ней ни слова о войне,
время — самый ненадёжный инструмент,
как по мне.
Инна Левитан (Израиль)
* * *
Однажды Ангел по земле ходил,
Всем раздавая радость и надежду.
Тепло, мечту, последнюю одежду,
Которую еще не оплатил.
Однажды Ангел по земле ходил —
Невидимый, неслышимый, прозрачный.
Он слишком много понимал иначе —
Искал, но никогда не находил
Другого, кроме вычурной улыбки,
Напыщенной никчемной болтовни,
Где ангелы, наверно, не нужны.
И он сюда спустился по ошибке.
Где слово Долг — пустой невнятный звук,
Где само Слово ничего не значит.
А он — всего лишь странный неудачник,
Который ничего не изменил.
* * *
Раздень меня — до сердца, до души,
До каждого несказанного слова,
Тобою недосказанного снова,