Выбор Шатеры
Шрифт:
День нашего с братом рождения. Сегодня нам исполняется тринадцать лет. Но мама об этом даже и не вспомнила.
Ежась от холода, быстро переодеваюсь. Свое единственное платье аккуратно вешаю на спинку стула. Вместо него напяливаю старую одежду брата, из которой он уже давно вырос. Несмотря на то что мы с Анигаем двойняшки, кто не знает — никогда бы не поверил, что мы родственники.
Брат высокий, сильный. Выглядит значительно старше своего возраста. Прямые черные волосы, карие глаза, довольно смуглая кожа — типичный дариец-южанин.
Я, напротив, мелкая, бледная.
Глаза у меня странного фиалкового цвета. Я таких ни у кого не видела. Наверное, они мне от папаши достались. Кто наш отец, мы не знаем. Из-за того, что мы с братом настолько не похожи друг на друга, над нами даже посмеиваются: мол, наша беспутная мамаша умудрилась нас зачать от двух разных мужчин сразу.
Я с этим и не спорю. С Акрабы станется.
Запасы еды уже почти подошли к концу. Я это обнаружила лишь сегодня утром. Все, что я оставляла нам с Анигаем на праздничный стол (если его можно назвать таковым), куда-то исчезло. Видимо, мать, болеющая с похмелья, вытащила из кладовки последнее вяленое мясо, чтобы обменять на бутылку эля. Теперь она лежит пьяная и довольная, а у меня под ложечкой от голода подсасывает так, что хоть вой. Хорошо еще, что Эван не знает. Отругал бы. Он меня постоянно подкормить пытается. А я не люблю чужой хлеб есть, но приходится. Иначе бы давно с голоду сдохла. Этого бы мне Эван точно не простил!
Смотрюсь в старое мутное зеркало. Посильнее надвигаю на глаза объемную шапку, под которую прячу волосы. Так-то лучше. В одежде брата да еще в дурацкой шапке никто меня за девчонку не примет. Так, за мальца лет десяти. Такой не вызовет подозрения, если будет ошиваться возле копий рудников. А именно это мне и надо.
Терпеть не могу воровать. Очень нервничаю, когда приходится. Тем более что ни для кого не секрет: за разворовывание национального достояния Дария — кражу топливных кристаллов — любого ждет неминуемая казнь. Но вся фишка в том, что таких «любых» очень мало. Потому что далеко не каждый сможет взять в руки топливный кристалл и не заработать жуткий ожог до костей. Даже через кожаные перчатки.
Горняки работают в копях в специальных свинцовых рукавицах, защиты которых хватает лишь на двенадцать часов. Не успеешь сменить — останешься в прямом смысле без рук.
Я — другое дело. Не знаю уж, откуда и почему так получилось, но у меня на кристаллы иммунитет. Я спокойно могу брать их голыми руками, и никаких ожогов. Они для меня словно лед. Даже как-то странно. Я, конечно, об этом не распространяюсь. Знают только брат и Эван.
Мать говорит, что я толстокожая. Меня ничем не прошибешь. Может, поэтому я и не чувствую кристаллы.
Наверное, так оно и есть.
Не важно. Главное, что моя толстокожесть позволяет моей семье выжить.
Мы продаем ворованные кристаллы местному ушлому контрабандисту дэусу Сину. Платит, конечно, гроши по сравнению с реальной ценой (кристаллы в большом дефиците на Черном рынке, ведь ими заправляют звездолеты), но и тех дар, что удается за них выручить, хватает нам троим на еду на месяц.
Правда, с именем не повезло. Меня зовут Ада маек. На древнедарийском мое имя означает «та, которой не должно было быть». Мамуля — еще та острячка — более жизнерадостного имени придумать, конечно, не могла. Впрочем, близкие меня зовут просто Ада. И это меня вполне устраивает.
В Катаре говорят: как назвали — так и проживешь. Но я не согласна. Как и с тем, что мне на роду написано повторить жизнь своей пропащей мамаши. Мне кажется, человек вправе сам выбирать судьбу. Хотя вряд ли кто в Катаре с этим согласится.
Острые камни то и дело норовят выскользнуть из-под ног. Один неосторожный шаг — и окажешься в пропасти. Как же я ненавижу горы! Недаром их в народе прозвали Хребтом мертвецов. Каждый раз неизменно натыкаюсь здесь на обглоданный зверьем труп. Вот и сейчас, брезгливо морщась, отвожу взгляд от торчащей из-под глыбы снега наполовину съеденной руки. Судя по болтающемуся на кости массивному черному браслету — военнопленный каторжник. Видимо, попытался сбежать с императорских рудников. Глупец! От стражей Дэбэра не сбежишь. М-да… Не хотела бы я оказаться на месте этого несчастного. Не хотела бы…
Северный катарский ветер, как обычно, лютует. Обледенело все: промерзшая земля, горы, редкие деревья. Кажется, еще немного, и я сама покроюсь коркой льда. И это называется весна!
Зелень в горах Катара появляется лишь в середине лета, а пока разве что мох встретишь. Темно-зеленый. Многолетний. Или карликовые кустарники, тоскливо пробивающиеся сквозь многовековые скалы. В этом, пожалуй, и есть весь Катар. Здесь все, включая людей, живет не столько «благодаря», сколько «вопреки» суровой северной природе, то и дело норовящей похоронить живое под непролазными метровыми сугробами и толстой заветренной коркой льда.
Отдельными островками среди Северных гор выделяется ярко-зеленая хвойная тайга — часть Сумрачного леса. Она начинается метрах в пятнадцати от меня, но лично я туда ни ногой! Что я — дура? Опасное местечко, скажу я вам! Там запросто можно наткнуться на призраки-отголоски, которые неминуемо заманят тебя в чащу, где сведут с ума. Поэтому даже сейчас, опаздывая, я все равно не рискую идти к шахте через хвойные заросли, предпочитая более длинную, обледенелую горную тропку. Конечно, мало приятного пробираться по краю опасного ущелья, но уж лучше так, чем чокнуться в Сумрачном лесу.
С каждым шагом дышать все труднее. Чем выше в горы, тем более разряженным становится воздух. Уж поскорей бы спуститься к копям, там хоть и висит рудниковая пыль, но дышится все равно легче.
Небо пронзительно-синее. Ни облачка. Вот не везет, так не везет! Лучи звезды Сатаба — дневного светила Дария — безжалостно отражаются от ледяной корки, покрывающей, словно стеклянным панцирем, горы, заставляя глаза до боли слезиться. Лучше бы грели, чем ослепляли.
— Лысый драг! Лучше бы грели, чем ослепляли, — в который раз сказала я.