Выбор
Шрифт:
Но вот
проходит месяц,
и в доме — кутерьма!
К а к изменились вещи!
(Не веришь — сам взгляни!
Вот я все меньше,
мельче.
Вот все крупней
они.
Огромны,
непокорны,
страшны, как никогда,—
они подходят к горлу,
к а к полая вода!
К а к будто под парами
в усилье непростом
топорщится углами
обыкновенный стол.
Растет и задевает,
молчание храпя,
как
из комнаты
меня!
Пройти к столу мешает
гигантская кровать!..
Я снова уезжаю
по дому
тосковать.
106
С Л У Ш А Я Р А Д И О
Земля
С пустынном ж а ж д о й городов,
с капелью, колотящейся о камин,
с раздумьем океанов и прудов,
с ползущими на небо ледниками.
Земля
с пунцовым откровеньем зорь,
зе мл я
в переплетенье снежных линий,
усыпанная зябкою росой,
обнявшая тропические ливни.
Земли
со всевозможною
водой:
речушками,
криницами,
моря ми,
С величественным паром над плитой.
Земля
с теплом Пицунды
и Майами,
с глотком вина в гортани пастуха,
с ангарским бегом, с медленностью Вислы
так страшно,
так немыслимо
суха,
что может вспыхнуть
от случайной искры!
М А М А Е В К У Р Г А Н
Сотни лет
расходиться широким кругам
по огромной воде
молчаливой реки...
Выше всех Эверестов —
Мамаев к у р г а н !
Зря об этом
в учебниках нет
пи строки.
Зря не сказано в них,
что теплеет Земля
107
и светлеет Земля,
оттого что на ней,
о курганах мамаевых
помнить веля,
загораются тысячи Вечных огней...
М н е сюда возвращаться.
К добру и к беде.
Мне сюда приходить.
Приползать.
Прилетать.
И, схватившись за сердце на той высоте,
задыхаясь,
разреженный воздух глотать.
Мне сюда возвращаться.
Из мелких потерь.
Из ухоженных стран.
И горячечных снов.
Натыкаться на долгие стоны людей
и кольчуги позванивающих орденов...
Зря не сказано в книгах,
Мамаев курган,
что металла в твоем оглушенном нутре
больше,
чем в знаменитой Л1агнитной горе!
Что хватило его и друзьям
и врагам.
Вместо капель росы,
как слепое жнивье,
проступает железо, кроваво сочась...
И поэтому
самая главная часть
в притяженье Земли —
притяженье твое!..
Ты цветами пророс.
Ты слезами пророс.
Ты стоишь,
поминальные муки терпя.
Синеватые молнии медленных гроз,
будто в колокол памяти,
бьются в тебя!
И тогда поднимаются птицы с земли
и колышется нервно степная трава.
О ж и в а ю т
затертые напрочь
слова.
108
И по плитам
устало
стучат
костыли.
•• :•• :••
Человечество —
в дороге.
Дорогое баловство.
Может, это —
от здоровья.
Может, и не от него...
Суетливо, бестолково,—
кто?
зачем?
за что?
когда?..
От нашествия т а к о г о
сладко стонут города...
Т у г р и к и ,
песеты,
франки,
лиры,
доллары,
фунты.
И урчат, насытись, банки,
словно гладкие коты...
Знатоков один на сотню.
Заполняют, как обвал,
модерновую часовню,
древний ПЫТОЧНЫЙ подвал.
Кандалы хватают цепко,
о ш у п а я в пальцах зуд.
Вертят, спрашивают цену,
цепи
пробуют на зуб...
Виллы,
домны,
парки,
пашни.
Долететь!
Д о й т и !
Доплыть!
109
Чтоб or Эпфелсной башни
сувенирчик отпилить...
Едут далеко и долго.
Нервным пламенем горят.
И на все взирают
только
через фотоаппарат.
Разыгрались, будто дети:
через морс —
на доске,
через Азию —
в карете,
на байдарке —
по Оке.
Сколько их?
Куда их гонят?
В чем причина этих смут?
Что теряют?
Что находят?
Ч т о -
в конце концов —
поймут?
Я не знаю.
Я не знаю.
Вам ответа я не дам...
Сам сегодня уезжаю.
Собираю чемодан.
* • *
В. Пескову
Кромсаем лед,
меняем рек теченье,
твердим о том, что дел невпроворот...
Но мы еще придем
просить прощенья
у этих рек,
барханов
и болот,
у самого гигантского восхода,
у самого мельчайшего малька...
110
П о к а об этом
думать неохота.
Сейчас нам не до этого
пока.
Аэродромы,