Выбрать волю

Берестова Мария

Надо сказать, что обе стороны испытывали некоторое замешательство и не знали, как себя вести.

Дело в том, что статус Дерека в Ньоне был в крайней степени двусмысленным. В юном возрасте он был захвачен ньонскими пиратами и привезён в один из портов, где его планировали продать с торгов. Грэхард, в то время всего-навсего третий и самый младший принц Ньона, как раз плыл из Мариана в Ниию и искал себе ординарца, поэтому решил заглянуть на рабский рынок — где ещё, как не в родном Ньоне, можно купить преданность с торгов? Даркийский парнишка прельстил его знанием грамоты и тяжестью своего положения — смазливое личико и юность грозили ему судьбой вполне определённого

толка. Грэхард здраво рассудил, что, дав юному пленнику шанс такой судьбы избежать, заполучит в его лице верного слугу, и, таким образом, обзавёлся преданным спутником и помощником.

По сути, Дерек не был свободным — вся его жизнь состояла в служении Грэхарду, и у него не было возможности что-то изменить, — но и рабом его не называли не только в лицо, но и за глаза, поскольку его положение, как ни крути, было выше, чем у абсолютного большинства свободных ньонцев. Никто не рискнул бы оскорбить Дерека, поскольку это рассматривалось бы как оскорбление самого владыки; но и воспринимать его как равного, естественно, было абсурдно.

Посылать Дерека с переговорами к кому-то из высшей знати было со стороны Грэхарда крайне бестактно по отношению ко всем участникам подобного действа. Князь Треймер всю бороду себе издёргал, пытаясь сообразить, как принять посланника, не нанеся ему оскорбления и притом не унизив свой собственный статус. В конце концов, он даже не смог определиться, допустимо ли в такой ситуации использовать обращение на «ты» — или же требуется повысить гостя до «вы»? Оставалось пыхтеть про себя и выстраивать все предложения в исключительно безличной форме.

— Приветствую глас владыки, — степенно пророкотал Треймер, испытывая сильное раздражение от необходимости подобных политесов с каким-то безродным даркийцем.

Дерек произнёс положенные ответные приветствия, отвесил все полагающиеся по случаю поклоны и приступил, собственно, к делу: заявил, что для расследования некоторых подробностей Френкальского сражения кабинету владыки требуется изучить княжеские документы с отчётами того времени.

Треймер скривился — давать доступ к внутренней документации ему, естественно, не хотелось, но официальная бумага, заверенная Большой государственной печатью, не оставляла выбора.

— Какого именно рода отчёты требуются? — недружелюбно уточнил князь.

— Необходим состав отряда пехотинцев, направленных к старшему князю Веймару, — разъяснил Дерек.

Князь заметно удивился и даже картинно приподнял брови в знак этого удивления:

— Зачем это ещё? Кажется, они и полегли в той битве все или почти все.

Будь на месте посланца владыки какой важный вельможа, он бы, наверное, сумел бы дать любопытству князя отпор и закрыть толком не поднятую тему, попросту затребовав необходимые для расследования документы. Но Дерек не был знатным вельможей и, при всём своём уме, не умел вести себя в подобных ситуациях. Поэтому послушно выдал затребованную информацию: так мол и так, появились разночтения по поводу гибели князя Веймара, ищутся свидетели, чтобы прояснить этот вопрос.

Треймер, определённо, не ожидал такого поворота, и хмурился несколько секунд, после чего медленно ответил:

— Это излишнее, полагаю. С моей высоты было прекрасно видно, как обгоняющий ветер погиб вместе со своим отрядом. Мои люди под командованием его брата сражались несколько в стороне, и едва ли знают подробности.

Разговор зашёл в тупик. Князь считал, что его слова в этом вопросе достаточно, поэтому нечего пускать всяких проходимцев в свои архивы. Дерек же не смел настаивать на необходимости изучить документы, но при этом и не мог просто уйти, рискуя столкнуться с огорчением Эсны и, как следствие, неудовольствием владыки.

С другой стороны, князь Треймер был авторитетным очевидцем, поэтому у него можно напрямую получить необходимые сведения. Так что Дерек счёл нужным выдать теорию Эсны касательно предполагаемого подвига, на что получил полный глухого раздражения и даже ненависти ответ:

— Этот изнеженный шаркун и подвиги? Спаси Небесный! — после чего порядком разгневанный князь, не желающие более ничего слышать об этой истории, вызвал управляющего и велел предоставить Дереку необходимый отчёт и возможность переписать нужные ему сведения.

Тот с облегчением раскланялся и сбежал; князь с не меньшим облегчением рухнул в кресло, ворча под нос что-то вроде:

— И что только они все находят в этом шаркуне!..

Найти имена пехотинцев Треймера в его архивах оказалось несложно. Проблема была в другом: всякие «Дитрих Рыжий» или «Лансед Коротышка» выглядели крайне бесперспективно в плане дальнейших поисков. Дерек, конечно, исправно выписывал всех этих Силачей и Косых, но дальнейшие свои действия представлял весьма смутно.

На пробу он попробовал привлечь к делу управляющего, который хмуро следил за тем, чтобы гость чин чинарём читал выданную книгу и никаких других трогать и не думал. Управляющий честно ответил, что Дитриха Рыжего не помнит, но сейчас спросит, и чуть было не услал уже какого-то мальчишку в неизвестные дали, но Дерек успел заметить, что у него полсотни тут таких дитрихов, и было бы недурно, если имеется источник более подробной информации, привлечь собственно этот источник.

Управляющий изрядно замялся, но всё-таки пообещал поспособствовать.

Спустя пять минут Дереку стали ясны причины заминки: сведущей особой оказалась жена хозяина дома, уже известная нам Ульма. Ньонские нравы, конечно, не предполагали, чтобы женщины выходили к гостям, но тут Дереку как раз помог его двусмысленный статус: он же и не гость вовсе, а так, всего лишь выразитель гласа владыки.

Ульма споро и с удовольствием включилась в дело — всё какое развлечение — и принялась рассказывать, какие дитрихи куда подевались после битвы, если выжили. Более того, вытащив из архива какой-то внушительный фолиант, она ещё и рассказала, где кто может жить.

— Я немного переписываюсь с их жёнами насчёт пособий, — очаровательно пояснила она.

Она здорово преуменьшила свои заслуги; собственно пособия для вдов, сирот и получивших увечья она самолично выпрашивала у супруга, и сама же мудрила с экономическими выкладками, изыскивая средства на них. Именно благодаря ней люди охотно шли на службу к старшему Треймеру: у Ульмы находилось доброе слово для каждого, и она не обделяла своим вниманием никого из просителей. Даже если просьбу удовлетворить и не получалось — оставалось тёплое впечатление об искреннем сочувствии госпожи.

Искреннее сочувствие Ульма умела изображать мастерски, никто ещё не усомнился ни разу.

К Дереку она тоже сходу стала подбирать ключики — просто на всякий случай, из твёрдого убеждения, что любыми связями разбрасываться не стоит. Если князь полагал, что столь низкородный посланец оскорбителен как факт, то Ульма, напротив, демонстрировала ровное и спокойное уважение, без лести или налёта фальши.

Выгоду из своего поведения она принялась извлекать незамедлительно: где-то к середине списка поинтересовалась, с чем вообще связано любопытство такого рода. Узнав, что речь идёт о расследовании гибели старшего Веймара, она заметно взволновалась: