Вычислитель (сборник)

Громов Александр Николаевич

Груда зловонной плоти лежала частью на палубе, частью на крышке трюмного люка – уже не грозный донный моллюск, а жалкий его огрызок. Наверное, внутри него имелось какое-то подобие хрящевого скелета, не то студенистая масса попросту растеклась бы от носа до кормы. Круглое, как у кальмара, ротовое отверстие, было плотно сжато, острые зубы почти перетерли сверхпрочный трос. А в промежутке между ротовым отверстием и гроздьями слабо дергалось, пытаясь освободиться, оплетенное какими-то нитями совсем другое существо, настолько же чужеродное язычнику, насколько жизнь противоположна смерти.

Не Кристи. И даже не человек.

Это была «лань» – одно из тех пугливых животных, какие служат пищей любому болотному хищнику, включая человека, если тому очень уж повезет. Это была всего-навсего «лань».

Симбионт.

Пришлось вновь отбежать к наветренному борту продышаться, и этим дело не кончилось – Эрвина стошнило. Когда он, утирая глаза, вернулся, животное уже наполовину освободилось из плена. Некоторые нити рвались, другие, не сильно вросшие в плоть, попросту отваливались. Увидев Эрвина, «лань» задрожала, издала короткий жалобный звук и удвоила усилия.

– Вот как, значит, – сказал Эрвин, присев на корточки. – Дышишь… Это хорошо, что ты можешь дышать. Ну-ну, не бойся меня, не обижу…

Он не помогал животному. Пусть, пусть выпутывается само. Пусть выпутается и покажет, что осталось жизнеспособным, это очень важно. Но почему легкие «лани» не залиты по самую гортань черной торфяной водой?

Вычислитель, возможно, нашел бы точный ответ – Эрвину пришлось довольствоваться догадкой. Симбионт не вдыхает – он только выдыхает. Кислородом его снабжает язычник, но он-то откуда берет кислород? Под болотным ковром его нет. Ответ может быть только один: опять симбионты. Вот эти гроздья, скорее всего, битком набиты микроорганизмами, жрущими то ли метан, то ли еще какую-нибудь дрянь и выделяющими кислород как отход жизнедеятельности. Что одним яд, то другим дыхание. Это ж какая, однако, должна быть у них биохимия, чтобы продуцировать кислород без фотосинтеза! С ума сойти… Но живое гораздо на выдумки, природа изощрена в хитростях. Она всегда находит выход.

А ведь этак и реаниматор, пожалуй, не понадобится…

Животное вскочило на тонкие ноги – и сразу рухнуло. Забилось, бестолково лягая воздух перепонками на пальцах. Ну-ну, остынь, животинка. Не все сразу. Мышцы отвыкли от работы, кости обеднели кальцием, координация нарушена… Это пройдет, пройдет…

Из-за угла рубки показался Ламбракис. Шел, закрывая рот и нос платком, и целился то в груду плоти язычника, то в «лань».

– Не надо стрелять! – крикнул ему Эрвин. – Опасности нет!

– Зато вонь есть, – прогундел сквозь платок Ламбракис. – Теперь-то можно сбросить эту мерзость за борт?

– Можно.

Туша поехала вверх, в сторону и повисла на тросе за бортом. Ламбракис пережег выстрелом трос. Взметнулась грязь.

Рамон спускался с мачты. Что-то орал шкипер, не покидая рубки. Сообразив, что его никто не слышит, он распахнул дверь, но сейчас же скривился от вони и, к счастью, замолк. Брезгливо ступая по изгаженной палубе, «неоценимый» приблизился к Эрвину. Поддернув штаны, сел на корточки рядышком.

– Ну и как? – спросил он.

– Это не тот язычник, – процедил Эрвин.

– Вижу. И что теперь?

– Это вообще еще детеныш… Тот, что нужен мне, крупнее.

– Я спрашиваю, что теперь, – повторил Ламбракис. – У нас нет времени.

– Вы дали мне сутки, – напомнил Эрвин. – Они еще не прошли.

Ламбракис тяжело вздохнул, изображая участие.

– Осталось десять часов, и они ничего не решат. Надо перебраться на другое место, подальше от этой тухлятины. Надо опять крепить судно к берегу. Надо ладить новую снасть… Может, не станем зря тратить время?

– Я прошу у вас еще одни сутки, – глухо проговорил Эрвин. – Только одни сутки, не больше. Не съест же вас Стаббинс в самом деле.

– Съесть не съест, а шею намылит, – сказал Ламбракис и для чего-то встал. А когда Эрвин вновь взглянул на него, то первым делом увидел направленное на него оружие. – А ну-ка бросьте свою игрушку на палубу.

– Дурные это шутки, – сказал Эрвин, косясь на лучемет.

– Возможно, возможно… – Ламбракис отошел на два шага, делая бессмысленным любую попытку обезоружить его. – Бросьте свой лучемет, я сказал, и подтолкните его ко мне. Выполняйте, не то мне придется доставить Стаббинсу порченый товар. Вот так, вот и молодец… – Отбросив ногой лучемет Эрвина в сторону, «неоценимый» рассмеялся коротко и зло. – Впрочем, вы и так порченый товар, если я не ошибаюсь. Мой должник, вы сказали? Я бы с голоду помер, если бы мне так долги отдавали…

– О чем вы?

– Неужели все-таки ошибаюсь? – Ламбракис откровенно глумился. – Суперумник перемудрил сам себя, ну надо же! Хотя… эх, была не была, я могу дать еще одни сутки. Считайте, что ваша взяла, – но только при одном условии.

– Ну? – резко спросил Эрвин, догадываясь и холодея. – Что еще за условие?

– Совсем простое. Вы прямо сейчас ответите мне на один вопрос.

– Слушаю!

– Сколько будет шестьсот восемьдесят девять умножить на девятьсот восемьдесят шесть?

Глава 17

Кому кота в мешке?

Эрвин угрюмо сидел на крыше рубки, свесив ноги на запад. Безоружный, получивший совет не глупить, предупрежденный на всякий случай, что настроенный на Рамона флаер угнать не удастся, подавленный, он смотрел вниз, где тощий, как глист, шкипер поливал палубу из брандспойта. Вода журчала в шпигатах, унося кровь и слизь донного моллюска. Когда струя ударила в «лань», та неожиданно вскочила на ноги и совершила феноменальный прыжок через фальшборт. Эрвин следил за тем, как, выбиваясь из сил, животное медленно одолело полосу грязи, как оперлось передними лапами о край болотного ковра, долго примеривалось и вдруг одним рывком вытянуло себя из жидкого на зыбкое. Помотало головой на тонкой шее, крикнуло что-то, шарахнулось от крупной змеи, спешащей к останкам язычника, – и прыжками унеслось прочь. Если кому-то повезло в этом деле, так это только «лани»…

Хотя и это спорный вопрос. Возможно, будь «лани» разумными, у них почиталось бы за счастье попасть в симбионты к язычнику?

Нет, вряд ли. Зачем бы тогда Кристи гонять свою зверюгу по болоту за Эрвином? В память о былом?

Просто жить – это еще не счастье. Кристи мечтала об освобождении. Ведь Эрвин такой умный, верный и сильный, он что-нибудь придумает!

Не придумал. И тогда она придумала сама – отсюда и второй язычник рядом с ней. Язычник для Эрвина.

Он понял это еще на Сковородке. И знал, что не хочет таких опытов над собой, и хотел обойтись без крайностей…