Вычислитель. Сборник
Шрифт:
И сразу же почувствовал, как бешено заходил под ногами зыбун. Язычник был тут, рядом, гораздо ближе, чем казалось.
Существуют игры, в которых всегда проигрывает нетерпеливый. Эрвин понял, что близок к проигрышу, еще до того, как позади него болотный ковер как бы взорвался. А когда из пробитой в зыбуне дыры вместе с клочьями водорослей и черной грязи взметнулось к небу громадное щупальце, он уже падал вперед, выгадав лишний шаг и умудрившись перевернуться в падении на спину.
Взвившийся «язык» донного хищника изогнулся, хлестнул низко над болотным ковром, задел и снес кочку. На лицо Эрвина упал шмат грязи. Обдало ветром – щупальце пронеслось совсем рядом, описало круг и выпрямилось, как лишенный ветвей ствол высоченного дерева. Оно оказалось не таким уж длинным, Эрвин видел язычников и покрупнее, но он все равно находился в пределах досягаемости щупальца. И уже ничего не просчитать, вся надежда только на везение. На глупое слепое везение…
Эрвин ненавидел такие моменты и знал, что именно ненависть к себе и всему миру помогает ему бороться со страхом. Животный ужас он ненавидел еще сильнее.
Не бежать, не ползти. Лежать, не шевелиться. Пусть щупальце уберется в зыбун, и тогда один резкий рывок даст нужный выигрыш расстояния. Четыре-пять хороших прыжков – и языкастая тварь уже не дотянется до жертвы.
Щупальце покачивалось, по нему, как по невиданной кишке, пробегали медленные волны. Оно не было бледно-лиловым, как щупальца всех виденных доселе Эрвином язычников, – оно имело лимонный цвет с поперечными светло-зелеными полосами. Круглым в сечении оно тоже не было – скорее уплощенным, как длинный-предлинный древесный лист или травинка, и по краям его шевелилась бахрома коротких отростков. Наверное, тут, ближе к краю болота, водились язычники другого вида…
«Но ведь не вегетарианцы же!» – подумал Эрвин, когда щупальце начало склоняться над ним. Человек лежал без движения, стараясь не дышать, и все-таки язычник точно знал, где добыча.
Эрвин осторожно потянул к себе шест, перехватил его поудобнее и выставил обсидиановым острием вперед. Широкое, отороченное шевелящейся бахромой щупальце нависло над ним. Эрвин видел, как мелкие отростки сами потянулись к добыче.
Но через мгновение он увидел и другое: щупальце имело глаза! Расположенные повдоль, крупные у корня щупальца и мелкие ближе к его концу, снабженные вертикальными кожистыми веками, блестящие, черные, как грязь, они осматривали лежащего человека, как показалось, с холодным равнодушием. Ну еще бы глаза такой твари выдали вожделение! Эмоции моллюсков, да еще неземных, так же далеки от понимания людьми, как далека от Хляби прародина человечества.
Щупальце все не падало на жертву, разве что немного склонилось над ней. Эрвин приготовился ткнуть копьем в глаз. Если точно попасть, если у язычника данного вида развитая нервная система, если его глаз хоть немного чувствителен к боли, то, возможно, удастся выиграть несколько мгновений, чтобы убежать. Малый шанс лучше, чем никакой. Всю свою жизнь Эрвин искренне презирал людей, сдающихся раньше времени. Чем они лучше кролика перед удавом?
Внезапная дрожь прошла по щупальцу, и, вместо того чтобы пасть на жертву, оно выпрямилось во весь гигантский рост. Казалось, на болоте сам собою воздвигся обелиск. «Сейчас хлестнет сверху вниз и прихлопнет», – решил Эрвин и ошибся. Со скоростью идущего вниз лифта щупальце втянулось в пробитую им дыру. Чавкнула грязь. Пологая волна мягко приподняла и опустила болотный ковер вместе с лежащим Эрвином.
Он не стал терять времени – вскочил и дал деру, но уже спустя десяток прыжков разумно перешел с бега на шаг. Все равно язычник теперь уже не достанет и не догонит… Интересно получилось. Интересно и очень странно…
Естественная радость боролась с недоумением: что это было? Описав, как и собирался, большой полукруг, вновь устремившись к востоку, где маячили вдали Счастливые острова, Эрвин в конце концов решил не думать пока о случившемся. Спасся – и ладно. До острова еще топать и топать, а поразмыслить над феноменом природы можно и там. Если этот феномен вообще стоит того, чтобы докапываться до его сути, а не просто принять как факт…
Глава 2
Дела давно минувших дней
Искусственная тяжесть в коридорах рабочего общежития опять барахлила, меняясь непредсказуемым образом от стандартного одного «же» до семи процентов от стандартного значения, свойственных этому астероиду. Взрослые ходили с опаской, старики ругались, подверженные мигрени глотали снадобья. Хмурые ремонтники поднимали там и сям решетчатые полы, ныряли вниз, неспешно проверяя один гравитатор за другим, пытаясь найти причину рассогласования, и даже не огрызались на упреки и ядовитые шуточки. Мальчишка лет восьми, вприпрыжку бегущий по коридору, напротив, был на седьмом небе от счастья. Аж взвизгивал восторженно, взлетая к потолку, бегал по стенам и порой отваживался крутануть сальто.
– Шею себе не сверни, акробат, – проворчал попавшийся навстречу рабочий, разумно пробирающийся по стеночке, где стараниями неведомого инженерного гения были кое-как приварены металлические перила.
– Этот-то? – отозвался другой рабочий, бредущий в кильватер первому. – Этот шею не свернет. Шустрый мальчонка и с умом. Глянь – как кошка. Думаешь, он очень смелый?
– Почему смелый? Просто дурак.
– Наоборот, шибко умный. Если не уверен на сто процентов, то и не прыгнет. Он такой. Помнишь Густава Канна?
– Отчаянного-то? Угм.
– Ну так это его сын. Золотая голова. Далеко пойдет, если не остановят.
– Откуда пойдет – отсюда? – хмыкнул, не повернув головы, первый рабочий. – Ну, ты скажешь…
Мальчуган уже не слышал их разговора. Добравшись до места, где кольцевой коридор выходил из скалы на поверхность, он выждал малой тяжести и, подпрыгнув к потолку, завис там, вцепившись в окантовку верхнего иллюминатора (нижние были наглухо заварены после того, как один свихнувшийся шахтер попытался разбить их кувалдой). Сквозь многослойную стеклянно-полимерную склейку и осевший на ней слой минеральной пыли просматривалась безрадостная каменистая равнина с торчащими там и сям технологическими конструкциями и грудами мусора, а справа над равниной висел бурый, весь в тугих завихрениях ураганов, край Циклопа – крупнейшей газовой планеты этой системы.
Разнокалиберными серпиками рассыпались луны. Тускло блестящей саблей изогнулось кольцо. Там и сям в звездной черноте неспешно плыли сверкающие искорки – рудовозы. Раздвоенные тени скал распростерлись по равнине – левые тени погуще, правые послабее, чуть размытые. Двойное солнце системы не попадало в поле зрения, зато и не слепило.
Привычная картина. Но завораживающая.
Вновь вернулась стандартная тяжесть, висеть стало трудно, и мальчик спрыгнул на решетчатый пол. Побежал, увернувшись на ходу от электрокара.
– Мама! Ма-а-а-а-а-а-ма!..
Кричать начал, еще не достигнув двери своего бокса. Ворвался, чуть запыхавшись.
– Мам! Спроси меня, сколько будет триста шестьдесят девять умножить на девятьсот шестьдесят три.
Нестарая еще женщина, оторвавшись от штопанья детской курточки, подняла на сына отсутствующий взгляд. Очнувшись, вымученно улыбнулась, отчего морщинки вокруг глаз выступили резче, поправила седую прядь.
– Сколько?
– Триста пятьдесят пять тысяч триста сорок семь!