Выдуманный Жучок
Шрифт:
Бежим!
Я хватаю оцепеневшую Аню. Мы выбегаем в коридор, захлопываем дверь. До начала операций ещё шесть часов. Но он не выспится и не сможет оперировать. А Игорь Маркович сейчас закончит с сыном священника и пойдёт домой. Он живёт рядом, выспится и завтра займётся Аней.
– Погоди, мы зачем-то в общее поднялись, – соображает Аня и тянет меня вниз, обратно в палаты. Из кабинета УЗИ я успеваю услышать стон мальчика:
– А умирать страшно, папа?
– Нет. Но надо верить.
– Ты молодец, я бы не смогла, – вздыхает Аня, когда мы добираемся до её интенсивки. – Думаешь, ему в шкафу плохо не станет?
– Не. Там полно места и воздуха.
Я уже не помню об Александре Степановиче. Я ведь никогда не думала: «Умирать страшно?» То есть когда-то в детстве, когда смотрела «Гостью из будущего», я вдруг поняла, что я не доживу до того времени, когда в воздухе будут летать машины и придумают приборы для чтения мыслей. Я рыдала всю ночь. Но с тех пор, повзрослев, давно не думала о смерти.
Забираясь к маме под бочок, я сказала себе: «Умирать всё-таки очень страшно. Как это маму можно одну на белом свете оставить?»
Утром меня будит Аня.
– Ты чего? – пугается моя мама.
– Ничего, ничего, – успокаиваю я, выбираясь из нашей неудобной подростковой койки и укрывая её одеялом, – спи, ещё рано, даже градусники не разносили.
Мы выходим в коридор. На скамейках спят медсёстры – последние секунды спокойствия перед утренней побудкой.
– Я его отпустила, – сообщает Аня, глядя в окно на светлеющее небо.
– Когда?!
– Да почти сразу. Не могла заснуть. Вернулась, а он там плачет в шкафу.
– Врёшь?
– Правда. И приговаривает: «Страшно мне, страшно». Я подумала, в операционной светло было – и то жутко страшно. А в шкафу?
– Короче, разжалобил он тебя, – сержусь я. – А операции не боишься теперь?
– Кстати, – оживляется Аня, – я Жучка видела. Он ведь такой жёлтый в красную крапинку?
Я молчу. Жучок серый, усики чёрные. Но на всякий случай – киваю. Хорошо, что она вообще его увидела.
– Я бы такого связала, есть подходящая пряжа, – продолжает Аня, – но он слишком уж маленький. Хотя даже хорошо, что он маленький, значит, пролезет со мной в операционную. Попрошу его не дышать на меня микробами. Он же нам помогает?
– Ну что, Аня, готова? – слышу я негромкий голос Игоря Марковича за спиной.
Он подкрался тихонько, чтобы не разбудить спящую на лавочке медсестру. Бледный, не выспавшийся, в помятой больше, чем обычно, одежде, он открывает окно и с наслаждением подставляет лицо под ветерок.
– А разве вы меня оперируете? – удивляется Аня. – Разве не… Вы, короче?
– Короче, я.
– А другая операция?
– Я успею.
– Ура! Пойду маму обрадую!
– Она не спит?
– Она всю ночь не спит. Может, теперь заснёт? Ещё же есть время?
– Полно. Можешь, кстати, умыться. Зубы только не чисть.
Аня уходит, мы с хирургом остаёмся вдвоём.
– Давай! – кивает мне с ручки кресла Жучок.
– Игорь Маркович!
Он говорит: «Ш-ш» – и кивает на медсестру.
– Игорь Маркович, почему вы не выгоните Александра Степановича? Он же плохой врач!
– Ничего серьёзного ему не доверяют, не волнуйся.
– Тогда зачем он нужен?
Медсестра ёжится под грубым серым одеялом, и Игорь Маркович закрывает окно.
– Очень страшно, Таша, – говорит он задумчиво, – быть старым и никому не нужным. Я, правда, этого сам не испытал. Но ему страшно.
Он грустно улыбается и направляется к ординаторской.
– Пойду вздремну пару часов перед операциями. Если собираетесь и меня в шкафу запереть, пошли уж сразу, сдамся добровольно. Так устал, что могу и на халатах поспать.
Я чувствую, что багровею. Мне хочется сказать ему что-то наперекор, чтобы он не думал, что я маленькая пристыженная девочка. Ничего мне не стыдно!
– А очень глупо, – говорю я ему вслед, – не давать взрослым людям чистить зубы перед операцией.
– Сглотнуть нечаянно пасту может каждый, Таша, и взрослый, и ребёнок. Таковы больничные правила.
Мама спит, Жучок ждёт меня на тумбочке.
– А чего ты не с Аней? – говорю я ему.
– У неё свой Жучок. У каждого – свой.
«И страх тоже», – решаю я и глажу мамино плечо под жёстким серым одеялом.
Толик
Сына священника зовут Толик. Про него анестезиолог Виктор сказал:
– Не знаю я, как там делать. Там рана на полголовы, и из неё мозги вытекают.
Он снял маску, шапочку, вытер лоб салфеткой, нацепил всё обратно и пошёл в операционную.
– Хоть поешьте, Виктор Евгеньевич, – просит сестра Тося, – вам перерыв зачем дали?
Тося маленькая, сгорбленная, рыженькая и старенькая. Она всегда делает вид, что припоминает пациентов, которые поступают вновь и вновь. «А, проходите, проходите, лапоньки, доктор заждался». Хотя, может, и правда помнит: Аня вон каждые четыре недели сюда приезжает.
Аня сейчас на операции. Первая операционная – в «кишке», то есть в маленьком ответвлении коридора. Если в коридоре встать на банкетку и прислонить лоб к стеклу, то через окно становятся видны окна операционной. Там светло так, что слепнешь.
– Поешьте, – повторяет Тося, – ваша жена супчик передала в банке, погреть?
Он молча машет рукой и возвращается во вторую операционную. Он дежурит там с Толиком в ожидании Игоря Марковича, который возится с Аней.
Я слезаю с банкетки и начинаю слоняться по коридорам. Все в основном судачат о сыне священника.