Выгодный жених
Шрифт:
— Опустишь его в щель и пройдешь,— Надежда вернулась от кассы, где покупала жетончик.
Егоров вперился в жетончик. Кругленький... Отчаявшийся постовой отдал честь егоровскому затылку. Егоров, старательно преодолевавший турникет, этого не заметил.
Но невеста заметила.
— А тебе, Пауль, уже честь отдают!
— Кто? — встрепенулся Егоров.
— Там милиционер наверху.
— Может, в Африке был? — предположил Егоров.
Надежда рассмеялась.
«Ну не мошенница она, не мошенница,— уже в десятый раз уговаривал себя
Какой-то крохотный уголок для «гиены подозрений» в его душе еще остался.
Грунская явилась расфуфыренная: накрашенная, в красной блузке, в красных колготках. С дурацким бантом на башке. С обломом в глазах — жаль араба-то. Хороший араб. Там Розка-Гулькина или Машка Мультимедия ему не дадут заскучать. Араб уже готовый был — почти пел. Ждать не станет.
— Хороший клиент обломился,— беззлобно пожаловалась Грунская.— Нефтяной такой...
— Ничего, Лиля,— ободрил Виригин.— Дай Бог, не последний.
— Ты с Занозой уже рассчиталась или нет? — Уваров взял быка за рога.
— А откуда вы знаете? — Лиля открыла рот ровным колечком.
— По штату положено. Не ты одна на работе.
— Да пошла она... — с какой-то плаксивой, ненастоящей злостью произнесла Грунская.— Одолжила мне штуку баксов, я вернула, а она еще на штуку напрягает. Как это называется?
— Полное отсутствие совести,— с легкой иронией ответил Виригин.— В переводе на русский — беспредел...
На самом деле он Лилю понимал. Сам только что рассчитался с долгом.
— Да еще и бандюками пугает, стерва,— надулась Лиля.
— Так в чем же там «тема»? — не понял Уваров.— Если ты отдала?
— За то, что с возвраткой опоздала. Всего на два дня. Прикиньте, да?
— Свинство какое! — театрально возмутился Уваров.— Значит, мы с тобой, Лиля, друзья по несчастью.
— Она и вас напрягает? — удивилась Лиля.
— Хуже. Обманула.
— Это она запросто,— кивнула Лиля.
— Так давай друг другу поможем? — вкрадчиво предложил Уваров.
— Как? — немного напряглась Грунская.
— Мы с тебя долг снимем. Закроем эту «тему».
Грунская помолчала. Спросила нерешительно:
— А я что же?..
Виригин вытащил фото Надежды Соколовой, протянул Грунской.
— Кто это?
Лиля взяла фото.
— «Училка» какая-то.
Виригин и Уваров переглянулись.
— Почти угадала, Лиля. Воспитательница в детском саду. Никогда не встречала?
— Не-а,— протянула Лиля.— Я и в детский сад не ходила. С бабулей сидела.
Лиля поправила бант. Упущенного араба было жалко.
— Якобы мошенница,— пояснил Виригин.— Знакомится через Интернет с иностранными женихами, заманивает сюда, а здесь их «разводят».
— Это Заноза заливает?..— усмехнулась Лиля.
— Она.
— Ха!
— Что «ха»? — нахмурился Уваров.
— Вы гляньте на фотку. Какая из нее мошенница? Вот про детсад — похоже на правду..
«И почему ее дурой
— Заноза сама этим промышляет,— продолжала Грунская.— Мне девчонки наши шепнули.
— Лиля, где она сейчас? — Уваров наклонился к «девушке» низко-низко, едва не задохнувшись в плотном запахе духов.— Я просто сгораю от нетерпения. Дрожу весь, веришь?
И вздрогнул всем телом. Лиля отпрянула. Уточнила деловито:
— А как вы долг снимите?
— Посажу ее к едрене фене!
— Точно?..
— Точнее некуда! Она меня лично «кинула».
— Верю,— кивнула Грунская.— Она в частной гостинице на Пушкинской «зависает».
Глаза у хоккеиста — того, что клюшкой с плаката замахивался,— были грустные.
Грустно так висеть годами на стене и замахиваться клюшкой.
И у Надежды глаза были грустные. Она сидела на сложенном диване, где вчера спал Егоров, вертела в руках чайную чашку. На журнальном столике стоял старый фаянсовый чайник. Печенье на блюдце...
Егоров смотрел в окно. Глупо как-то все... Вдали белели купола Пулковской обсерватории.
— А это что за строения? — спросил он.— Такого вида космического.
Надежда подошла, встала рядом.
— А оно и есть космического... Знаменитая Пулковская обсерватория.
Он слегка касался плечом Надиного плеча. Это было очень приятно.
— А там дальше — махнула рукой Соколова,— город Пушкин. Бывшее Царское село. Янтарную комнату недавно восстановили... А еще дальше — Павловск. Такой парк красивый...
Закат сегодня был тревожный, фиолетовый. Расплывался по небу, как клякса.
— Много у вас всего.
В Павловске он не был лет сто. В Пушкине — лет девяносто.
— Поживите у нас, не спешите,— предложила Надежда.
— А смысл? — буркнул Егоров.
— Можно вот в Павловск съездить. На электричке. А в Петергоф «метеоры» еще ходят. За двадцать минут, ветер в лицо! Когда теперь сюда выберетесь?
— Я вообще-то не за этим летел.
А ехидный внутренний голос поддразнил: «Да ты совсем не летел».
В комнату зашел Соколов-старший. Довольный. Обратился к Надежде:
— Подружки твои из садика звонили, благодарили. Дали им воду.
— Это все Пауль,— Надя улыбнулась и кивнула на Егорова.
— Да знаю! — радостно сообщил Владимир Афиногенович.— Молодец! Это по-нашему. По-питерски! Говорю тебе, переезжай. Может, отметим это дело?
— Спасибо, дядя Володя,— отказался Егоров.— Что-то не хочется.
— Папа, Пауль устал... — начала Надежда.
— Ухожу, ухожу...
Уваров со своими операми рванул на Пушкинскую, а Виригин подумал-подумал, позвонил Ирине, что задержится, и двинул к дому Соколовой. За рулем оперативной машины он обнаружил сильно помятого Любимова. Махнул рукой. Примостился на переднее сидение. Сзади шмыгал носом Рогов. Простудился чего-то. Все как встарь. Все на месте... Виригин закашлялся.