Выход из Случая
Шрифт:
С вокзала Хижняк прямо поехал к ней, как всегда. Был уже почти час, но окно у тещи светилось, поздно читает. Хижняк взлетел на третий этаж, позвонил один раз, как чужой. За дверью сразу возник быстрый и мелкий топ, будто козий. Приглушенный голос: «Да погоди ты, постой!» И шаги Ольги Сидоровны, легкие, тоже мелкие, но уже ее. «Кто там?» — «Воры!» — громко рявкнул Хижняк. «Вадик, чучело!» — ахнуло за дверью. Дверь распахнулась. «Всю лестницу перебудишь!» — «Да тут одни кошки».
Хижняк ворвался в прихожую, сбросил рюкзак, пихнул чемодан под вешалку, освобожденно хохотнул и простер
Что-то меж тем тянуло Хижняка внизу за штанину и вроде сопело. Хижняк лягнул ногой. Раздался оглушительный визг.
«Чучело, ты же его убьешь!»
Маленький глянцево-черный пес на точеных ногах, мягко гремя о паркет когтями, танцевал у него за спиной. Пес танцевал возбужденно, с припрыгом, но молча. Нос его насборен был в складку. Зубы, белые, будто сахар, блестели из-под черной, чуть приподнятой большим гневом губы. Многоцветная кошка с рыжим отливом, Кристина Вторая, старая приятельница Хижняка, глядя на него сквозь, бесшумно и тщательно повторяла фигуры песьего танца, явно выражая псу задушевную солидарность. За Кристиной Второй с мелким писком, тыкаясь друг в дружку носами, торопясь и. безнадежно не поспевая на поворотах, катились три огненно-рыжих котенка…
«Ух ты!» — Хижняк в восхищении присел на корточки.
Пес сразу остановился и страстно потянул носом. Кристина Вторая замерла, распушась. Котята попадали друг на дружку и верещали, барахтаясь.
«Познакомься, Вадим, это Маврик, — торжественно объявила теща. — Мавр, это мой зять».
Глянцево-черный песик грациозно переступил передними лапами, протяжно втянул носом, но руки не подал.
«Не нравлюсь…» — притворно вздохнул Хижняк. «А кому ты можешь понравиться? — сразу сказала Ольга Сидоровна, быстро включаясь в игру, как меж ними велось. — Я — исключение». — «Ах, как это точно», — затряс головой Хижняк.
И опять почувствовал — остро, как приступ: да, это его дом, хоть он бывает тут редко, проездом, в отпуске, но именно это — его дом. Мягкий круг торшера. Старый письменный стол школьной учительницы, заваленный и сейчас тетрадками, хоть теща давно на пенсии. Книжки в частых закладках. Смеющаяся девочка с бантом на голубой стене — его жена Варвара. Котята, которые все разбирают ноги и никак не могут разобраться. Узкая кушетка со старомодным валиком, где можно лежать молча, закрыв глаза, если тебе так нужно. Лежать. Думать. Слушать легкие ненавязчивые шаги маленькой женщины, которая тебе теща. Была, есть и будет. Или нужно вообще ехать в гостиницу и явиться при галстуке и с визитом?
Но этого Хижняк все равно не мог.
Как это, оказывается, важно — взрослому человеку иметь на земле место, где он ощущает себя маленьким, где любят его не за что-то, а просто — потому что любят. Или это уже сантименты? Между прочим, совсем не такое плохое чувство, как принято говорить вслух. Или так жгуче вспыхивает внутри только потому, что сейчас можно это потерять? Вот сейчас…
«А ты чего же без телеграммы?» — «Чтобы страшнее».
Нет, не поэтому. Он и раньше так чувствовал…
«Ну и как вы там?»
Глянцевый Мавр цокал теперь перед Хнжняком почти добродушно. Кристина Вторая бесшумно и тщательно вылизывала свой хвост. Котята наконец разобрали ноги и теперь следили за ее туалетом с напряженным вниманием.
«А почему ж он не лает?» — сказал Хижняк с повышенным интересом. «Такая порода, — засмеялась Ольга Сидоровна. — Я сама сперва думала — не немой ли. В ветлечебницу с ним ходила». — «Что ж это за порода такая?» — хмыкнул Хижняк. «Карликовый пинчер. Ну конечно, не совсем чистый. Мама слегка грешила. Это нам не важно, ведь правда, Маврик?»
Мавр яростно заплясал перед хозяйкой.
«До шести месяцев они вовсе не лают. Да и лаять нам не на кого. Верно, Маврик? Зато все решительно понимает…»— «В точности как я, — засмеялся Хижняк. — Все решительно понимаю, а написать не могу — чтобы так, как я это понимаю». — «Ты как раз можешь», — вдруг серьезно сказала Ольга Сидоровна. «Нет, пока не могу…» — «Ничего, потом сможешь». — «Очень сомневаюсь», — сказал Хижняк. «А ты не сомневайся, — она легонько шлепнула его по плечу. — Я в тебя верю, значит сможешь. Руки вымыл?»-«Я в вагоне мыл, — заскулил Хижняк. — У меня чистые…»
Пока он плескался в ванной, Ольга Сидоровна перетащила из прихожей вещи. Стол был уже накрыт, крепкий, как Хижняк любит, чай янтарно поблескивал в очень белых чашках. Сели друг против друга.
«А вещей чего столько? — между прочим сказала теща. — Опять книги?» — «Не совсем». Хижняк поперхнулся. Отодвинул чашку.
Тут уж как ни оттягивай, а когда-то надо…
«Мы ведь, теща, с Варварой допрыгались, должен — увы — сказать». — «Опять тебя выгнали?» — «Нет, мы все-таки разошлись…»-«Так, — сказала она, помедлив. — Значит, все-таки разошлись. Так. Собственно, нового и нет ничего. Можно было предположить, я давно уж заметила…»
Голос се чуть дрогнул. Хижняк поднял глаза.
Теща сидела за столом очень прямо. Крепко держала чашку двумя руками, будто держалась за эту чашку, чтобы не упасть. По щекам ее быстро бежали очень крупные для мелкого лица слезы, скапливались в уголках маленького твердого рта. Теща моргала, силясь их удержать. Но слезы все катились.
Хижняк рванулся к ней через стол длинными руками:
«Ольга Сидоровна!»
Теща отпрянула, стукнула узеньким кулачком по столу: «Черти вы все-таки!»
В тот же миг глухое ворчанье, которое было уже вокруг Хижняка, прорвалось тонким, всхлипывающим лаем. Хижняк почувствовал резкий укол в левой щиколотке. Дрыгнул ногой. Глянцево-черный кобелек Мавр, мелко лязгнув зубами в воздухе, отлетел в сторону и закрутился на месте. Кристина Вторая уже стояла с ним рядом, задрав хвост трубой и солидарно пушась.
«До крови», — удивился Хижняк, задирая штанину. «Маврик, фу! — прикрикнула теща. — Ишь, заступился! А ты как думал? Знай наших! — Слезы еще блестели, но она уже смеялась. — Мавр, чучело, это свой! Йод на столе, Вадим…»