Выход в свет. Внешние связи
Шрифт:
— Эва, не знаю, слышишь ли меня… Прости за боль, что я причинил, — сказал тихо. — Меньше всего я хотел, чтобы пострадала ты.
Мэл замолчал, обводя пальцем линии ладони.
— Я устал. Боролся сам с собой, а потом понял, что бесполезно — ты ускользаешь от меня.
Хотела крикнуть, что не собираюсь убегать, но губы слиплись. Зато получилось легонько сжать пальцы Мэла.
— Эва! — воскликнул он радостно, а потом продолжил тише: — Что бы я ни делал, становилось только хуже. Теперь ты с другим.
Я
— Тебе нужно отдохнуть, — Мэл осторожно отвел с моего лба волосы и поцеловал. — Поспи, а я скоро вернусь.
— Н-нэ, — выжала из себя и опять сдавила его пальцы, пытаясь удержать. В горле засаднило и неприятно зацарапало.
— Не бойся, ты в безопасности.
— Не-э, — стиснула я руку и вдобавок замотала головой, надеясь, что Мэл поймет мое отчаяние.
— Хорошо, Эва, я не уйду.
Он обнял меня, уткнувшись носом в висок и шевеля дыханием волосы.
— Закрывай глазки, пока буду ловить самый лучший сон, — пробормотал тихо.
Я проснулась словно от толчка. Спросонья долго не могла сообразить, где нахожусь. Незнакомая комната была большой и темной, в углу горел слабый ночник под абажуром. Кровать показалась огромной, с черными столбами по углам. У высокого окна, тускло подсвеченного уличными фонарями, стоял Мелёшин, и, засунув руки в карманы брюк, глядел на улицу.
Почувствовав мой взгляд, он повернул голову. Всмотревшись, медленно подошел и сел на краю кровати.
— Тебе лучше? — спросил, поглаживая мою ладонь.
На этот раз получилось увереннее сжать его пальцы. Мэл мягко улыбнулся и поцеловал руку.
— Видишь меня?
Повторное пожатие подтвердило ответ на вопрос.
— Отлично! — воскликнул он с облегчением. — Глазки не болят?
Я моргнула пару раз.
— Пить, — прошелестела неслышно.
— Что? — Мэл наклонился ближе, и мои губы повторили беззвучную просьбу.
— Пока нельзя, — пояснил он сочувственно. — Потерпи, Эвочка, до утра.
И я снова уснула, убаюканная нежными поглаживаниями.
Никогда не любила сны, особенно незваные и неприятные. Ах, если бы разрешалось заказывать цветные розово-пушистые сновидения, например, чтобы кататься всю ночь на аттракционах и есть мороженое вагонами!
Этой ночью я была не против увидеть один из красочных радостных снов. Но увы, после физических и душевных потрясений меня обычно навещали сновидения, полные воспоминаний, и оставляли наутро терпкую оскомину в памяти и в сердце.
Поэтому мне снился знакомый приевшийся сон.
Я сидела под столом, прячась за грубой самотканой скатертью, потому что очень любила играть в прятки, и мама специально стягивала ткань на одну сторону, устраивая маленький домик, оборудуя мое личное пространство. К тому же сегодня же был повод. Мама с большим волнением ожидала приезда особенного гостя, заразив и меня радостным нетерпением.
Я уже знала, что в самый ответственный момент выскочу из-под стола с громким рычанием, как лев или тигр, что были изображены на картинках, лежащих тощей стопочкой на подоконнике. Гость сначала испугается, затем удивится, а потом рассмеется и станет расспрашивать маму о моем здоровье и о количестве выпавших зубов, а меня — о том, научилась ли я читать и знаю ли цифры.
И вот, сидя под столом и карябая ногтем шершавую поверхность кривой ножки стола, я пребывала в растерянности. Мне никак не удавалось выбрать подходящий момент, чтобы обставить свое феерическое появление, и, похоже, удачный миг испарялся с каждой минутой.
С одной стороны стояла пара начищенных до блеска черных туфель. Такой красивой и торжественной обуви я не встречала ни разу. У нас носили самосшитые башмаки, с мягкой подошвой, а у этих туфель были небольшие плоские каблуки, издающие резкие короткие звуки, когда их обладатель постукивал по полу.
Я любила наш пол — с неровными досками, с узкими щелочками и дырочками от выпавших сучков. Распластавшись на нем и приложив глаз или ухо к щелке, можно было разглядывать и изучать мир, скрывавшийся внизу в кромешной темноте.
С другой стороны от меня стояли мамины расшитые башмаки, окантованные синей нитью. Мне нравилось играть с ними, воображая, будто в гости пожаловали два братца — братец левый башмак и братец правый башмак. Иногда оба братца трансформировались в любящих родителей, имевших двоих деток, коими становились мои башмачки с вышитыми на них красными цветочками.
Мама сидела на скамье и нервно мяла платье, собирая его в складки и заново распрямляя. Я видела, как дрожали её руки, потому что с маминой стороны скатерть была задрана, а со стороны чужих блестящих туфель опустилась почти до пола, открывая низ серых брючин.
— Речь идет о разводе, — сказал гость. — Ты должна дать согласие.
— Попробуй пирог с малиной, — предложила мама. — Мы с Эвочкой полдня собирали. Она тоже готовилась к приезду, ждала тебя. Представляешь, исцарапала руки по локти, но не отступила, пока не набрала кружку.
— Ты слышала меня? — повторил резче мужчина. — Подпиши бумаги о разводе.
Складки на платье собрались в жгут и снова разгладились.
— Я… не понимаю, — ответила мама растерянно. — Мы думали, ты задержишься, погостишь…
— Мне нужно возвращаться сегодня, — ответил раздраженно собеседник, пристукнув туфлями. — В министерстве предлагают хорошее место, имеются перспективы для роста.
— Очень рада, — сказала мама, и в ее голосе просквозила гордость. — Никогда не сомневалась в том, что тебя ждет блестящее будущее.