Выход
Шрифт:
– Звонит муж Надежды Огородниковой из двадцатой комнаты, пригласите, пожалуйста, её к телефону - очень нужно!
– Сейчас, - ворчливо ответила бабуся.
Балашов, чуть помедлив, накинул тёплую трубку на крюк и ловко заскочил в будку междугородного автомата. Он чутко слышал, как вахтёрша, продолжая ворчать, прошаркала мимо, как она побарабанила
Тогда он очень быстро вышел из тесной будки, очутился у двадцатой, нажал ручку и ввалился внутрь.
– А?
– вскинулся парень из постели.
– Привет!
– дружелюбно сказал Алексей, сглотнув ком в горле.
– Что, на дискотеку не пошли?
– Да нет, - неуверенно, морща лоб, ответил черноволосый.
– Решили вот дома позабавляться...
– Молодцы! И правильно!
– жизнерадостно воскликнул Балашов и приложил палец к губам: - Тсссс!..
Он встал справа, за шкаф.
Дверь распахнулась и влетела его единственная жена Надежда.
– Представляешь, Ашот, мужик, видимо, звонил, а связь прервали! произнесла она, чуть запыхавшись, с порога.
И вдруг увидела Алексея...
Надежда шарахнулась назад, лицо её болезненно вспыхнуло, глаза остекленели от мгновенного животного страха. Она выкинула левую руку, открытой ладонью словно бы отталкивая мужа, и неожиданно и совершенно нелепо вскрикнула:
– Нахал!
Пока Балашов пробирался сюда мимо вахты, хитрил с телефоном, заскакивал в комнату, он, как ни странно, не думал, что сделает в последний миг, когда взглянет Надежде в глаза. Решения не было, он словно бы ослаб на несколько секунд, но когда прозвучало это бредовое "Нахал!" - дикий взрыв ярости содрогнул его. Алексей понял, что сейчас убьёт человека...
И в это же самое мгновение его потрясло неистовое чувство любви к жене. Он вдруг ясно осознал, что она уже не его, что он никогда больше не поцелует её, не притронется к её груди, не услышит от неё ласкового: "Лёшенька!" Она потеряна для него навсегда! Какая-то опьяняющая постыдная волна поднялась к горлу, и Балашов испугался, что сию секунду брызнут у него из глаз слёзы.
Парень тот, голый, под одеялом, на своё счастье за время всей этой фантастической сцены не издал ни звука. Алексей вдруг вспомнил о нём и, зажав белые кулаки в карманах пальто, пересилил колоссальным усилием воли всё своё больное напряжение, повернулся на пятках в его сторону и выдавил:
– Значит, на дискотеку не идёте? Ну-ну!.. Как говорится, счастливо отдыхать...
Он пододвинулся к двери (Надежда продолжала оставаться в столбняке), повернул ручку и с порога уже от смертельного отчаяния хотел бросить что-нибудь бесшабашное, вроде "Привет!", или "Чао!", или, ещё лучше, "Гуд бай!", но из горла его вырвался лишь какой-то безобразный клёкот.
Он плыл по коридору и чувствовал, как глаза начинает жечь слезами. Он убыстрил ход, почти пробежал мимо оторопевшей вахтёрши, которая что-то ему крикнула, и устремился к пропускному пункту.
Невыносимая боль сверлила нутро, он, уже не сдерживаясь, неприлично рыдал навзрыд. Уронил по дороге перчатку, спохватился нагнуться за ней, но, махнув рукой, только ещё быстрее рванулся к проходной.
– Конец! Конец всему!..
Алексей промчался сквозь коридор вахты к спасительному выходу, успел заметить вскинутые лица старика вахтёра и молодого милиционера и вырвался на простор улицы.
Уже клубилась ночь. По трассе с зажженными фарами мчались с ревом потоки машин. Свет их, словно на фотографиях, лучился и размывался в глазах Балашова. Рокот и гул заполнили весь мир.
Алексей на мгновение приостановился, вдохнул для чего-то полную грудь сырого воздуха и, падая навстречу ветру, побежал вперёд.
Радужные фары машин излучали, казалось, не только свет, но и жар...
1985 г.