Шрифт:
Николай Наседкин
Выход
Рассказ
Жена Алексея Балашова, Надежда, поехала в Москву на курсы повышения квалификации сроком на два месяца.
Надежда, когда пришел на неё вызов, сразу загорелась, Алексею же это весьма не понравилось. Дело в том, что сразу ожили в его памяти не очень-то приятные воспоминания. Да что там говорить, гадостные ассоциации вызывало у него совмещение в голове двух слов - "Надежда" и "Москва". ещё когда они, как говорится, женихались, до свадьбы оставалось всего ничего, Надежда поехала по турпутёвке во Францию. Алексей, как положено, проводил её на вокзал, посадил в вагон, прощальные поцелуи
Правда, Балашова сразу озадачило то, что вернулась Надежда домой, как выяснилось, ещё в субботу, но даже не дала о себе знать. Однако ж, он постарался отогнать от себя все дурные мысли, главное, она снова и сейчас рядом с ним.
Алексей любил Надежду.
Короче, отложили поездку так отложили - лишний повод для радости. Но радость Балашова быстро и очень даже быстро потухла. В то время работали они с Надеждой в одном отделе, сидели в соседних кабинетах и телефон имели параллельный, на один номер. Звонок.
– Вас слушают, - как обычно ответил Алексей.
– Это областное управление культуры?
– Да.
– Можно пригласить Надежду Огородникову?
Что-то сразу толкнуло Алексея в самое сердце - звонок был междугородным. Он нашел Надежду в соседнем отделе, сказал, что её нетерпеливо требуют к телефону ("Кто? Кто? Мужской голос?.."), а сам, закрыв потной ладонью нижнюю чашечку трубки, с колотящимся сердцем прильнул ухом к чужому мучительному разговору.
То, что он услышал, было чудовищным: "Надя! Здравствуй, моя родная!.. Не сплю уже три ночи, только и делаю, что вспоминаю нашу ночь. Ты - чудо! Приезжай ко мне как можно скорее... А хочешь, я всё брошу и приеду?.."
Алексей осторожно прилепил трубку к аппарату и потерял себя. Надо было что-то предпринимать, но что? Он, сжимая до хруста кулаки и поминутно натыкаясь на стол и стулья, заметался по конуре кабинета. Дверь вдруг раскрылась и вошла Надя.
– Алёша, ты уже отчитался за последнюю командировку?
– голос её совершенно был спокоен.
– Я... тебя... сейчас... убью!
– с придыханием вытолкнул из себя Алексей.
Он так близко подскочил к Надежде, что она отпрянула...
Сцена та получилась бурной и затяжной. Надежда со слезами и покаянными охами-вздохами во всём призналась, но и сумела убедить Алексея, что всё было случайностью, парень тот, журналист из Прибалтики, абсолютно ей не нравится и при следующем же телефонном разговоре она распрощается с ним навсегда. Более того, она потом объяснялась с тем приморским ловеласом при Алексее. Инцидент был исчерпан.
Лишь осталась у Балашова в сердце длинная заноза. Иногда покалывало.
И вот после года семейной жизни Надежда поехала в Москву аж на два месяца. Так надолго они ещё никогда не расставались. Перед разлукой выпала череда бурных семейных ссор. Балашову то не нравилось, что Надежда слишком весело собирается в дорогу, то раздражала самостоятельность её решения ходить там, в Москве, в бассейн, для чего она потратила целый день на доставание медсправки... Одним словом, Алексей нервничал изрядно.
Вечером она уехала, а утром следующего дня уже звонила мужу на работу с переговорного пункта на Калининском проспекте. Всё у неё хорошо. Устроили в прекрасное общежитие. Комната на двоих. ("На двоих?" - переспросил Балашов. "На двоих", - спокойно подтвердила жена, не желая улавливать в вопросе подтекстовый смысл.) Живут вдвоем с Любой из Костромы, которая тоже замужем и тоже договорилась с мужем о том, что тот приедет в столицу на Октябрьские праздники...
Надо признаться честно, в первые дни свободы Алексей очень уж сильно с ума не сходил. Отвлекало вначале то, что он мог после работы в полном смысле слова расслабиться - взять бутылочку, выпить, пойти, если хотел, в кино или весь вечер проваляться с книгой на кровати. Потом начало становиться всё скучнее и тоскливее.
Надежда звонила через день. Начали приходить и письма. Балашов как на первое из них ответил, так и строчил каждый день по простыне. (Звонить на вахту общежития можно было только в экстренном случае.) Писать старался с юмором, шутил. А сам ночами подолгу не мог заснуть. Лезли в голову разные дурацкие мысли. И картинки.
В дни ранней своей юности, как и большинство сверстников, Алексей при случае клялся и божился, что никогда и ни при каких обстоятельствах не женится. Потом, чуть повзрослев, он уже предполагал для себя судьбу семейного человека, но в разговорах с приятелями и подругами бравировал тем, что установит в своей супружеской жизни свободный порядок.
– Я, - кричал он как-то, двадцатилетний, во хмелю, - ни одного вопроса не задам жене, если она явится домой под утро, но и сам буду пользоваться полной свободой!..
Однако ж, ещё не будучи женатым, только лишь имея подруг, а потом даже, можно сказать, и любимую, он как-то вдруг с ужасом и неприятным удивлением осознал однажды, что он болезненно ревнив от природы. Стоило его девушке улыбнуться другому или принять приглашение на танец во время вечеринки, Балашов совершенно менялся, становился злым, грубым и опасным для окружающих человеком.
За год семейной жизни в общем-то Надежда поводов для сцен не давала. Но ведь и случаев не представлялось, соблазна не было. И теперь Алексей впервые так остро и болезненно мучился унизительными подозрениями.
Рано утром в самый праздник он приехал в Москву. Вся территория учебного городка оказалась окруженной высокой металлической решеткой. На проходной сидели милиционер и вахтёр, подозрительно в четыре глаза рассматривали всех, требовали пропуска. Балашов позвонил по внутреннему аппарату, Надежда прибежала вся сияющая, заспанная, в родном домашнем халатике под кое-как наброшенным на плечи пальто. Но Алексея и тогда не пропустили. Было странное неудобное чувство, что жена теперь как бы не совсем близкий ему человек, не вся принадлежит ему - живёт словно в другом мире, куда его, мужа, даже и пускать не хотят...
Пришлось им обоим гулять по улице до девяти часов, пока не пришел нужный чиновник и не выписал временный пропуск Алексею.
В самом корпусе общежития, старинном, прошлого века здании с колоннами у входа, оказалась ещё одна вахта. Прорвались и сквозь неё и очутились наконец-то в комнате. Что ж (Балашов цепко всё осмотрел): два шкафа, две скромные одноместные кровати, письменный и журнальный столы, два стула. Окно выходило на фасад, в окне маячили высокие и пушистые ёлки.
Встреча была, конечно, горячей и нежной. Правда, опять кольнуло в сердце недоверчивому мужу то, что соседка жены по комнате, оказывается, уже три дня не живёт здесь - приехал её благоверный из Костромы, и они обосновались у родственников-москвичей на неделю.