Шрифт:
КРИМИНАЛ-ШОУ
Повесть
День начался, конечно, со скандала.
Да, этот роковой для Игоря летний день начался с тривиального семейного скандала, как пишут в милицейских корявых протоколах, – на почве пьянства.
Игорь не спал уже с шести. Испарина, словно душный полиэтилен, облепила тело. Жидкие мозги под черепной коробкой побулькивали-кипели. В горле будто непрожёванный кусок застрял – сглотнуть его никак не удавалось. В животе по кругу крысой ползала жгучая боль, покусывая и царапая внутренности. Каждое прикосновение студенистого тела жены приводило в бешенство. А она,
«Эх, вторую бы комнату!» – мерцнула в воспалённом мозгу всегдашняя мысль.
Что всего более досадно – сам Игорь в своих страданиях виноват. Нет, не в том, что вчера до положения риз напился, ужрался в зюзю, а в том, что не утерпел и перед самым сном жидкую заначку вылакал-таки. На кухне, на одном из шкафов, громоздилась батарея всяких экзотических бутылок: керамическая из-под рижского бальзама, литровая из-под венгерского вермута «Кармен», пузатая из-под болгарского бренди «Солнечный берег», мерзавчик стограммовый из-под американского виски «Ковбой»… И там, в этой коллекции, среди прочих укромно пряталась плоская фляжка из-под коньяка «Дербент» – похмельный тайник Игоря. Накануне он, по традиции, предусмотрительно заправил в «Дербент» граммов сто пятьдесят лекарства – на утро.
Ах, как бы он сейчас тихо-тихонечко встал – ни единая пружина треклятого дивана не посмела бы скрипнуть; как бы он на цыпочках, прямо так – голышом, прокрался на кухню; как бы выудил осторожно драгоценный «танкер» из стеклянной эскадры и… И, пожалуйста, перед тем как свалиться спать – всю водку выжрал. Как будто мало было пьяному скоту!
Это уже, разумеется, из лексикона Зои. Она, как всегда, дрыхла до визга будильника, ровно до семи. Заворочалась, завздыхала, принялась со сна зевать и потягиваться. Потом вспомнила, прошипела: «У-у, алкаш!», перелезла-перекарабкалась через мужа, напялила халат на толстые плечи.
И – началась пытка.
Все полтора часа, пока Зоя возюкалась на кухне, в ванной, затем в комнате перед зеркалом, Игорь, стиснув зубы, словно коммунист на допросе, страдал молча. Его, как обычно в такие утра, начало уже всерьёз мутить. Он зажимал себя из последних сил: что ни говори, а при благоверной всё же позорно скакать к унитазу и с громким ором выворачивать себя наизнанку. Да и повод ей давать для лишних оскорблений.
Он лежал, терпел, стеная про себя: «Уйди! Ну уйди же скорей!!» А тут ещё застучал прямо по мозгам сосед сверху. Мужик сшизился, видно, на ремонте квартиры – третий год покоя не давал, и когда работал во вторую смену, стучать-долбить-сверлить начинал прямо с подъёма. Строитель хренов! А тут и Зоя вдруг врубила свой ругательный вибратор на полную мощь. Она вообще-то побаивалась мужа, особо на рожон не лезла. Нет, рукоприкладством Игорь не занимался, Боже упаси, но морально супругу давил и подавлял – так уж получалось. Обыкновенно Зоя или вообще молча собиралась на работу, или позволяла себе лишь сквозь зубы пошипеть как бы в сторону, пообзываться вполголоса. А тут как сорвалась с цепи – позвякивая-постукивая флаконами и тюбиками, понесла по нарастающей:
– Ну как можно, как можно! Алкаш пропащий! Ведь восьмой день хлещет! Когда ж упьётся-то, когда ж захлебнётся наконец! Дорвался – в отпуск пошёл… Где ты деньги берёшь, гад? Сколько ты спрятал от меня, спрашиваю? У-у-у, вражина алкашная! С телевидения выгнали, дождёшься – и с корректоров погонят. Перегаром всю квартиру пропитал – фу! У-у, гадина!..
Игорь собрал остатки сил, решил отбиться иронией, шуткой – высунул нос из-под одеяла, через боль оскалился.
– Зоя Михайловна, ну как же так? Сейчас к студентам придёте, будете сеять разумное, доброе и даже вечное, а? Где же ваша пединтеллигентность, чёрт возьми? А насчёт отпуска… Вы ж сегодня тоже последний день пашете, отправляйтесь и вы в загул – я разрешаю…
– У-у-у, вражина! Совсем стыд и совесть потерял. Не-на-ви-жу! – вскрикнула дрогнувшим голосом жена, стукнула крышкой серванта, пошла к выходу.
Слава Богу!
Только входная дверь хлопнула, организм, почуяв момент, окончательно взбунтовался. Игорь еле успел доплестись до ванной и минут десять смешил или пугал соседей, исполняя во всё горло отвратительный романс под названием «Выплёвывание внутренностей». Потом открыл кран, подставил ковшик ладоней под щиплющую холодом струю, плеснул живую воду на опухшее лицо – и это стало первым ласковым мгновением воспалённого тяжёлого утра.
Ещё и ещё Игорь погружал чужое лицо своё в живительную влагу, обретая всё более полное дыхание. Эх, сейчас бы душ контрастный минут на пять, но, как водится, на лето воду горячую отключили напрочь. С трудом, с рецидивными судорогами и позывами, удалось и почистить зубы – пришлось, правда, даже встать на колени перед раковиной, чтобы не склоняться над ней.
На кухне Игорь первым делом выудил-таки фляжку «Дербента», глянул – да, пустая. Ну что ж, ещё благо, что в холодильнике пол-литра минералки дожидается… Что за чёрт! Понятно, Зоя Михайловна из вредности выпила – до капельки. Пришлось набирать Н2О из-под крана. Игорь, выпив кружку залпом, нацедил вторую и пил уже маленькими глоточками, гася пожар внутри. Искоса он поглядывал на себя в большое круглое зеркало, висевшее сбоку от мойки. Да-а-а, видок… Усы, как всегда после пьянки, почему-то жёстко топорщатся во все стороны, глаза совсем заплыли – монгол монголом. Хорошо, что не так давно, к своему сорокалетию, Игорь справил себе наконец очки со стёклами-хамелеонами, есть теперь за что мешки подглазные прятать. А седины-то, седины-то – мамочка моя! А морщин-то – Боже мой! Да неужто – всё? Неужели юность-молодость прошла и миновала?..
Игорь сам знал-видел – за последнее время сдал он сильно. Если раньше он всегда лицом отставал от своего паспортного возраста, то в последние пять лет, после нелепой смерти сына, он догнал самого себя в возрасте, а теперь и стремительно обгоняет. Он мысленно увидел себя со стороны, с расстояния: в тесной кухоньке, забитой белыми шкафами, столами, холодильником, стоит перед зеркалом голый, в одних тапочках, сорокалетний гомо сапиенс, имеющий университетский диплом и престижную профессию тележурналиста, от которой его отлучили, стоит, дрожащий с похмелья, тощий, небритый, кривящийся от головной боли и не имеющий цели впереди…
Стоп, милые мои! Стоп, голубчики! Как это не имеющий цели, когда в укромном местечке лежит последняя, но весомая заначка в пять рублей?!
Шутка, конечно. Пятёрка – это по-старому. По-нынешнему, значится, – пять сотен, пять голубеньких легковесных бумаженций, сложенных пополам и таящихся в футляре фотоаппарата «Зенит», который висит под самым носом Зои Михайловны, сбоку на стеллажах.
Так, быстренько, быстренько одеться, побриться (ну как же небритым на улицу выйти, мы же энти – как их? – ынтыллихенция!), баночку, баллончик трёхлитровый сполоснуть надо, крышку плотную подобрать… А деньги-то! Денежки-бумажки чуть не забыл – вот хохма!
Игорь двигался всё суетливее, нервознее – во рту прямо-таки уже чувствовался терпкий вкус пива. Он выкорябал ассигнации из фотоаппарата, машинально глянул на счётчик – плёнка есть, ещё двенадцать кадров. Игорь уж и позабыл, когда последний раз взводил затвор «Зенита».
Накануне то и дело брызгал дождь. Игорь помнил: когда он брёл ночью нах хаус, то его на Набережной прихватил дождевой душ, пришлось даже под липой пережидать, обхватив-обняв её древесные бёдра. Было хмуро и сейчас, утром, но пока не капало. Эх, кабы солнышка кусочек, всё, глядишь, светлее на душе бы стало. В таком состоянии, как сегодня, Игорь улицу не любил. Вообще весь мир не любил.