Криминал-шоу. Повести
Шрифт:
Так что теперь, протрезвев, Игорь с жадностью бросался к письменному столу. Он подробно обрисовывал Зое содержание своей будущей книги «Достоевский: портрет через авторский текст». Её составят готовые студенческие работы о Подпольном человеке и героях-литераторах; третью часть под названием «Минус Достоевского» Игорь уже закончил и теперь работал над заключительной, самой большой и сложной монографией – «Самоубийство Достоевского». Он попытается доказать в ней, что гениальный больной писатель всю жизнь стремился к самоубийству, но преодолевал страшный притягательный соблазн, убивая и убивая себя лишь в творчестве,
А что если вылить это проклятое пиво? Зоя уже вытащила банку из холодильника, но опрокинуть её над раковиной не решилась. Ей совершенно, ну совершенно было непонятно: как может умный, мыслящий человек пить эту мерзость? И вообще – пить, превращая себя в скотину… Зоя ещё и ещё пыталась себя настроить: всё, в каком бы виде он сегодня ни явился, быть сдержанной. Главное – завтра утром удержать его, не спровоцировать на ссору, не дать повод демонстративно обидеться, хлопнуть дверью и бежать в новый загул.
Передача закончилась. Зоя не утерпела, достала в комнате из письменного стола Игоря (к которому он строжайше запрещал прикасаться) папку с рукописью статьи «Минус Достоевского», прочитала в одном месте кусочек, в другом:
«Достоевский не любил евреев.
Он мог ненавидеть и презирать отдельных русских, но бесконечно любил русский народ; и, напротив, он уважал отдельных евреев, поддерживал с ними знакомство, но в целом еврейскую нацию считал погубительной для всех других народов и в первую очередь – для русского.
Вернее будет сказать, что Достоевский гневался не на евреев, а на – “жидов”. Он очень чётко разделял эти понятия и однажды, вынужденный к объяснению публично, печатано, подробно разъяснил позицию свою в данном вопросе…
…Итак, разрушительные, враждебные русскому народу и всему миру направления деятельности “жидов” Достоевский видит во всём: и истребление лесов, погубление почвы, и спаивание народа, и вредительская монополия в промышленности, финансах, на железной дороге, и подготовка разрушительной социальной революции… А как же литература? Ну, конечно же, и в этой области Достоевский чувствовал “сильный запах чеснока”. И не могло быть иначе у человека, живущего литературой, видящего в ней весь смысл своего существования.
Отрывочные пометки в записных тетрадях свидетельствуют, что проблема эта волновала Достоевского всерьёз, и здесь он видел “жидовские” козни: “Журнальная литература вся разбилась на кучки. Явилось много жидов-антрепренёров, у каждого жида по одному литератору… И издают.” “Жиды, явится пресса, а не литература”. Но наиболее полно свои взгляды на данную проблему Достоевский изложил в одном поразительном по откровенности и тону письме.
В феврале 1878 года писатель получил послание от некоего Николая Епифановича Грищенко, учителя Козелецкого приходского училища Черниговской губернии, в котором тот, жалуясь на засилье “жидов” в родной губернии и возмущаясь, что пресса, журналистика держит сторону “жидов”, просит Достоевского “сказать несколько слов” по этому вопросу. И вот автор “Бесов” совершенно незнакомому человеку тут же в ответном письме распахивает всю свою душу, откровенничает донельзя:
“Вот вы жалуетесь на жидов в Черниговской губернии, а у нас здесь в литературе уже множество изданий, газет и журналов издаётся на жидовские деньги жидами (которых прибывает в литературу всё больше и больше), и только редакторы, нанятые жидами, подписывают газету или журнал русскими именами – вот и всё в них русского. Я думаю, что это только ещё начало, но что жиды захватят гораздо ещё больший круг действий в литературе; а уж до жизни, до явлений текущей действительности я не касаюсь: жид распространяется с ужасающею быстротою. А ведь жид и его кагал – это всё равно, что заговор против русских!”…»
Зоя вздрогнула, захлопнула папку, спрятала в стол – звонят?.. Но это трезвонили к соседям.
Потом она сидела в кресле, вязала, общаясь с «ящиком». Зоя успела посмотреть нескончаемую «Санту-Барбару», где богатые тоже плачут, затем однобокие «Новости», осилила и стандартный американский детектив, а мужа всё не было. Накануне он заявился во втором часу ночи, так чего ж сегодня пораньше бы не прийти? Зоя, конечно, догадывалась, да что там догадывалась – знала: гуляет её Игорёша, погуливает. Единственное, о чём молила Бога: только бы не с Ариной, только бы не знать, где и с кем. Она вздрогнула от обиды и гнева, вспомнив то злосчастное утро, когда, приболев, вернулась из деревни от матери раньше срока на день.
О, как она мечтала убить в тот момент, уничтожить и его и её! Особенно – её. Зоя кинулась на кухню, схватила блескучий округлый топорик для мяса, но Игорь успел зажать, придержать кухонную дверь, и та сучка развратная изловчилась выскользнуть из квартиры, убежать полунагишом. Зоя потом, уже выплакав все слёзы, обессиленная, собрала с постели опоганенное бельё – наволочки, простыню, пододеяльник, – вынесла всё это, выбросила в мусорный контейнер на радость какой-нибудь нищей старухе. И не разговаривала с мужем целый месяц. А уйти, уйти совсем – сил не хватило. Зоя любила Игоря. И с каждым годом всё прощённее, все безысходнее…
Около одиннадцати затренькал звонок. Ну, наконец-то! Зоя вздохнула-выдохнула, подтянула себя, вслух приказала: «Спокойствие! Внимание и ласка!» Она глянула в глазок – соседка из квартиры напротив, Нина. Зоя разочарованно скинула цепочку, открыла и сразу заметила – на Нине лица нет.
– Зоя, миленькая, родненькая, выручай, – зашептала та плачущим голосом. – Ой, выручи!
– Да что случилось, Нина? Что с тобой? Виктор бьёт?
Зоя отступила, впустила перепуганную соседку. Та вцепилась в её руку.
– Зоечка, милая, двенадцать тысяч нужно. Только – двенадцать! Прям щас, немедля!
– Да что за спешка? Объясни наконец – растрата какая?
Нина скривилась, всхлипнула.
– Да какая растрата! Колька мой, оболтус, попал в историю. Деньги с него требуют – полста тыщ. У меня тридцать восемь-то есть. А они припёрлись щас – два верзилы, пацан да девка с ними, – пистолетом пугают: плати и всё!
– Ты с ума сошла, Нина! Давай срочно в милицию позвоним. Разве ж можно вот так запросто грабить?