Криминал-шоу. Повести
Шрифт:
– Вэрна, – поддержал шакала хозяин. – Эсли лубит – найдёт мылльон.
– Да вы что, в конце концов, смеётесь надо мной? Да, во-первых, она и тыщу за меня не даст, а во-вторых, – откуда у неё деньги? Сама – интеллигентка нищая.
– Э, ладна, – прихлопнул по клеёнке бородач. —Нэнада таргаваться. Нэ на рынкэ. Пиши письмо.
– А если не буду писать? – ещё дёрнулся было Игорь.
– Бить будэм.
Мордоворот, осклабившись, начал приподымать жирный зад, опираясь на кулаки-молоты. Да чёрт с вами – хоть на время в покое оставите. И всё же, уже склонившись с авторучкой к листку, Игорь помотал головой:
– Ну бесполезно же! Ну нет у нас таких денег…
– Э,
Игорь скрипнул зубами.
– А как писать-то?
– Пиши: эсли дэнэг нэ палучим – тэбя убьём.
По спине Игоря пробежала мерзкая змейка, фраза прозвучала спокойно, убедительно, веско. Он уже заканчивал дикое своё послание, когда боров подсунулся:
– Про почки-то вставь, пидор. Зараз испугается.
– Что про почки? – вскинулся Игорь.
И вдруг с новой силой ощутил опоясывающую бритвенную боль в пояснице. Он долгим остановившимся взглядом посмотрел на сального подонка. Тот самодовольно ухмыльнулся, обнажив жёлтые клыки, хлебнул допинга.
– Работа чистая. Фирма гарантирует, бля!
Игорь сглотнул ком, прикрыл повлажневшие глаза, судорожно вздохнул, выдавил:
– Сам ты пидор и… петух позорный, – убийственное словцо вспомнилось внезапно, вдруг, из какой-то киношки про зону.
Кабан хрюкнул, взвился. Игорь успел вскочить, перехватить железный стул, выставить ножки-рогатины и сделать выпад. Пластмассовый набалдашник ножки влепился борову в нижнюю челюсть. Тот охнул и отпрянул.
– Э, хватит. О дэлэ гаварим. Нэ можэшь трэзвых бить, нэ вскакивай.
– Я? Я не могу? – с горестным изумлением просипел бугай, держась за челюсть. – И-и-эх! Да я ему, если бабок не будет, нос по харе размажу и яйца отшибу, пидору!
Когда закончили с письмом, горец спросил:
– Э, кушат будэшь?
– Нет, – отрезал Игорь, подавляя тошноту.
– Канэшна.Нэ нада многа пыть. Врэдна.
Игорь поймал себя на том, что смотрит неотрывно на цветастую бутылку «Чио-Чио-Сан», дёрнулся, отвёл взгляд.
– Я спать хочу.
– Иды.Врэма ест.
Хвостатый педик сверкнул глазками, погрозил кулачищем.
– Гляди, фраер, только тронь чё-нибудь!
Игорь вернулся в подполье уже как в родной угол. Поэт запер за ним дверь. Он присел на раскладушку Поёжился. Вытащил из-под себя одеяло, присмотрелся – вроде чистое, приличное. Укутался и начал согреваться.
Спустя минут пять наверху загремели ворота, в гараж въехала машина, ещё раз громыхнуло железо и всё стихло. Игорь скинул одеяло, прошёл, открыл верхний ящик с вермутом – там блестели головками ещё пять бутылок. Он аккуратно свинтил пробку, нижнее оторвавшееся колечко сразу отодрал и спрятал. Вернулся к лежанке, укутался и начал пить-прихлёбывать терпкий ароматный напиток, вливая в организм бодрость, тепло и воспоминания.
Примерно через час, когда литровая бутыль опустела, Игорю было уже хорошо и терпимо. Он отыскал среди коричневых железных банок с кофе свою, перелил из неё содержимое в винную бутылку – натуральный цвет марочного вермута. Только маловато. Ничего, сейчас свеженького добавим. Игорь начал доливать, приглушив вспыхнувшую опять боль, и вдруг, всмотревшись, чуть не выронил от ужаса бутыль – из его организма вытекала в отходы кровь.
Он трясущимися руками навинтил пробку, всунул ставший розовым белый «вермут» в коробку, прилёг на раскладушку. Вспомнилось лицо одного солдата в армии, которому при Игоре отбивали почки – его потом комиссовали…
Мешал свет. Игорь с трудом встал, вскарабкался на четвереньках по лестнице, вывернул лампочку – обожжённые пальцы чуть отвлекли на себя боль. На ощупь вернувшись, Игорь как был, в брюках и рубашке, завернулся в одеяло с головой. Полежал, скорчившись, в тёмном одиночестве тихо минуту, другую, третью…
И – заплакал.
Зоя, прочитав дурацкую записку, плюнула с облегчением и со злостью: кретин пьяный! Его стиль.
Муж любил выверты, фантазия его границ не знала. Он порой такое выкамаривал – убить мало. Ещё в студенчестве – Зоя знала по его рассказам – Игорь как-то накануне перед экзаменом по ненавистному немецкому пришёл к немке и, как бы давясь слезами, пролепетал: мол, врач подозревает у него рак почки и сегодня надо срочно лечь на обследование. Сердобольная немка сама прослезилась и нарисовала несчастному молодому человеку в зачётке «хор». Она хотела даже «отл», но Игорь воспротивился, заскромничал. При встрече осенью Эльвира Эрнестовна испытала безумный приступ радости, узнав, что-де диагноз жуткий не подтвердился.
В другой раз в аналогичной ситуации Игорь подкатил к преподавательнице политэкономии Кате, молодой субтильной дамочке с наивными голубыми очами. Для надёжности аферы он из бланка старой телеграммы и свежеотпечатанного на машинке текста состряпал горестное послание: «Срочно приезжай умерла сестра Соня. Заверено. Врач Иванов». Сестёр у него отродясь не водилось, но откуда было знать это добросердой Катеньке?
А с ней, с самой Зоей, какие фортели выкидывал Игорь? Ездили раз, ещё в медовый период семейной жизни, в Болгарию на Золотые Пески. Вскоре после возвращения – письмо из Болгарии, Зое. Странно. Она на всякий случай скрыла его от мужа, потом распечатала: «Зоенька! Ты мне теперь снишься! Я целую тебя всю-всю! Особенно родинку на левой груди, ту, возле самого твоего божественного сосочка!..» И прочее в том же духе. У Зои, как ныне принято говорить, крыша поехала. А тут Игорь нашёл письмо, взвился: мол, кто? когда? откуда про интимную родинку знает?! Брызгал слюной, вращал глазами, кулаки сжимал. Зоя уж всерьёз оправдываться принялась. Да Игорь, клоун, не выдержал, прыснул. Оказывается, упросил одного нового знакомого там, в Варне, они в баре за коньячком и сочинили этот бред.
А ещё как-то Игорь, умотав на пару дней в Москву, не вернулся в назначенное утро. Часов в шесть вечера позвонил: так и так, билет вчера не достал, выезжаю только сегодня. Измученная неизвестностью, Зоя только вздохнула, успокаиваясь, только загрустила, что придётся опять одной в пустой квартире сумерничать, как вдруг звонок в дверь. Открывает – Игорь, пьяненький и довольный, с объятиями и поцелуями. Прямо с поезда, негодяй эдакий, сразу опохмеляться побежал, по новой гульнул всласть и, пожалуйста, спектакль сюрпризного возвращения разыграл. Где ж тут сердиться всерьёз…
Вот и теперь – накарябал это киношное письмо, сам где-то набирается-лечится, а потом заявится довольный, похохатывать будет, сочинять истории, где ночь провёл. Тьфу, алкаш позорный!
Дома Зоя с головой окунулась в бабью круговерть, стараясь не думать о благоверном. Отключила на разморозку холодильник, залила в кастрюле кусок заледенелой печёнки – небось голодный припрётся. Потом замочила бельё на стирку, пропылесосила комнату, вынесла мусорное ведро. Затем тушила картошку и печень с луком, глотая слюнки. Мыла «Полюс», наводила марафет на лоджии. Обедала – салат да чаёк. Взялась стирать…